Клуб «Симбирский  глагол». Ведущий Клуба - Жан Миндубаев. Тема заседания: Дети войны - труженики тыла Военная борозда В годы военного лихолетья в  стране существовала многомиллионная армия тех, кому   не полагалось никакой помощи  от государства: ни жилья, ни пенсий, ни льгот.. Наоборот: именно это  население  должно было что-то отдавать государству: выращивать на своих полях урожай,  в коровниках, в птичниках, в свинарниках- живность, чтобы  хоть как-то кормить  воюющую и голодающую страну. ?мя этой армии – крестьянство. Сейчас мало и редко вспоминают о том, как жилось и работалось в годы войны тем, кто производил мясо, молоко, картошку, хлеб для воюющей страны. То есть выращивал, выкармливал скотину, сеял, убирал и хранил хлеб  до той поры, когда являлись из города в деревню грузовики – и солдаты выгребали из амбаров хлебный запас, увозили с фермы скот, с огородов – овощи и так далее. Никто не роптал – да и как бы смел он роптать, если на каждом углу красовался  призыв - приказ: «Все для фронта, все для победы!» Все – это в буквальном смысле все: мужчин, лошадей, скот, хлеб, овощи, шерсть, мясо, масло... Тяжкой была военная борозда для крестьянина, очень тяжкой. Не верится: неужто лопатами копали колхозное поле бабы!? Копали! Неужто тянули плуги сами!? Тянули! Неужто жали поле серпами!? Жали! Молотили цепами на току!? Да, молотили! ? так добывали хлеб для воюющей страны, сами голодая... Мне сегодня вспоминаются  эпизоды, о которых даже сейчас, спустя почти семьдесят лет, не могу рассказывать без душевной дрожи. Это воспоминания о том, как  деревенские дети  помогали  стране выжить  в те тяжкие годы… В деревне Старое Русское  Маматкозино из взрослых мужиков не осталось просто никого. Все колхозное хозяйство легло на плечи стариков, женщин и  детей... Подростки — мальчишки заменили мужчин. Они  стали конюхами, пастухами, земледельцами и лесорубами. Помню, как  на двух жатках- «лобогрейках»  (так они назывались потому, что  сжатую рожь надо было  постоянно  вилами сбрасывать с дощатой платформы) с утра до темна  Степка Матвеев  и  Толька Герасимов  убирали  хлеб. Жатку таскали по полю две лошади, они тоже выбивались из сил - и такой взрослый мат стоял тогда над полем... Мой пятнадцатилетний брат Ким по весне одна тысяча девятьсот сорок второго года стал пахарем. За эту работу колхоз давал кусок хлеба и литровую кружку картофельной болтушки на день. Мы брату завидовали, он нас жалел и возвращаясь с пашни всегда приносил нам, младшим немного болтушки. Нам доставалось по несколько ложек. ? как жадно мы ждали возвращения Кима с работы! На всех сельских работах  были деревенские подростки: драли лыко  и вымачивали его, чтобы плести вожжи  и уздечки для лошадей (сбруя на третий год войны вся износилась, делали ее из мочала); пасли лошадей в ночном; молотили цепами снопы; возили дрова  из леса- и так далее. А  нас, мелкоту девяти-десяти лет  сгоняли на  колхозные огороды - полоть грядки, поливать капусту, дергать морковь и свеклу...Особенно мучил осот- его надо было подцепить голыми руками под корень — и тащить. А он колюч и неподатлив, гад... … А если государство и хотело помочь крестьянам своим – то часто эта помощь по неразумению или по безалаберности выходила боком...К году 1944 , под зазимки, пригнали в Маматкозино стадо  трофейных коров – голов триста, не меньше. Чудные были буренки, для местного глаза непривычные: все одной красно-коричневой масти; все ровные – хребет в хребет. Услышалось, что этих коров забрали у «буржуинов» то ли в Венгрии, то ли в Румынии – и доставили в глубь российских пространств для подъема коллективного хозяйства. При стаде были и солдаты с автоматами. Поначалу все в Маматкозино возрадовались: какой крестьянин не рад прибавлению скотины? Но радость обернулась большой проблемой. Выяснилось, что породистых заграничных красавиц просто-напросто… нечем кормить. Дело было в октябре конце октября – откуда же взяться лишним кормам в обезлюдевшем колхозе?! Свои-то коровки и те в конце зимы подчас висели на вожжах под сараями, вконец обессилевшие от бескормицы… А тут пригнали – триста голов! Помню, как бродили эти несчастные животные по заснеженным косогорам пытаясь выскрести из заснеженной луговины сухую траву. Помню, как буквально плакали, видя это, маматкозинские бабы: «Раздали бы хоть по дворам, что ли! ?ли на мясо…» Но бравые пастухи-автоматчики вверенное им стадо берегли как умели: пусть лучше коровка, привыкшая кушать добротный силос и сено в венгерском хлеву сдохнет на косогоре – но отдать ее россиянке никак нельзя… ? дохли эти мясистые, удойные некогда животные. ? сдохли все. А конвойные с автоматами, поменяв на самогон кое-какое свое имущество – запасной ремень или трофейные часы – и обрюхатив нескольких баб, куда-то исчезли. Может, их даже арестовали за несбережение вверенного им имущества… А моему отцу эти ребятки с автоматами все предлагали пистолет «Вальтер» всего за литр самогона. Отец сильно колебался – но устоял. Молодец. А завершить рассказ о животных, которым в войну страданий доставалось даже больше, чем подросткам, рано повзрослевшим людям, хочу вот чем. В маматкозинский колхоз   в конце сорок первого года откуда-то (не с Украины ли?) пригнали быков. ? – поскольку лошадей было крайне мало – решили на них пахать… Навсегда, врезалось в душу: конец мая 1942 года, уже подсохшая, с трудом поддающаяся лемеху земля. Два деревенских подростка, два запряженных быка (хотя можно ли назвать упряжью деревянную раму, надетую на шеи двух безразлично взирающих на мир волов?). Они никак не хотят тянуть плуг, они намертво встали в борозде. Справа их тянут за ремень, вдетый в кольцо, пропущенное через ноздри. Быки стоят. Потом животных хлещут наотмашь кнутами. Быки стоят. Затем их бьют кнутами по мордам. Быки стоят. Вконец озверевшие погонщики начинают лупить своих подопечных кнутовищами по глазам. ?з бычьих глаз текут кровавые слезы – но животные ни с места. ? тогда… Тогда погонщики - подростки  разводят костер, жгут в нем толстую палку. ? обугленным концом тычут волов в причинное место… Все зря. Крестьяне средней полосы никогда не имели дело с волами. Они не знали как вести себя с ними. Что волу надо дать постоять. Дать ему кусок хлеба с солью. Погладить по лицу. Поговорить с ним ласково. Ничего этого не ведали маматкозинские подростки, коим поручили пахать на волах. ? потому стоял над полем истошный человеческий мат и жуткий звериный рев. Я слышу его и сейчас. *   *   * Все проходит на земле. Пришел конец и войне. Свежим солнечным утром, так же неожиданно как весть о начале, долетело до Старого Русского Маматкозино: Победа!!! ? загудела ликующая деревня. Появились прямо на улице столы; председательша привезла откуда-то  бутылки с водкой: бабы тащили из потайных запасов соленые огурцы, капусту, отварную картошку. ? пошли гулять истомленные войной люди! А спустя много-много лет описал я этот ослепительно-радостный день в таком стихотворении: Быть может, все забудется с годами – ? ржавый трактор на пустом лугу, ? голод, и тоска в глазах у мамы, ? села с опустевшими домами – Но утро то забыть я не смогу. Не ведаю, какой волной эфира, ? по каким незримым проводам В деревню нашу, на задворки мира, Весть ворвалась, шарахнув, как мортира – Победа! Пал Берлин! Вот, гады, вам! ? в первый раз за все четыре года В деревне, у правленья на виду, Средь бела полдня, не стыдясь народа, Плясали бабы, бросив огороды, – Вгоняли будто в гроб свою беду. ? все же не смогли прожить без дела. Даже вот этот, самый светлый день! ? потихоньку улица пустела. ? водка недопитая светлела. ? расцветала по дворам сирень. Жан Миндубаев