Клуб «Симбирский глагол». Ведущий Клуба — Жан Миндубаев. Тема заседания: «Человек Труда». От ведущего. Я как и любой пишущий человек встречаюсь в жизни  с самыми разными людьми: хорошими и плохими; умными и глуповатыми, добрыми и злыми; жадными и добродетельными... На земле нашей грешной, как известно, «…всякой твари по паре...». Но  мои  симпатии - тем, кто способен работать и жить честно, кто видит в труде смысл и оправдание своего существования… Кто не суетлив, здравомыслящ,  трудолюбив, порядочен, справедлив, незлобен... Кто не хвастлив, не жуликоват, не жаден. Короче, мои симпатии  тем, кто просто нормален. Возможно, в наши дни сплошной погони за «деньгой», за удовольствиями и «развлекухой» мои суждения  покажутся многим старомодными и несущественными. Но это, конечно, не так. ?бо все хорошее (да часто и плохое) создается именно ТРУДОМ. Вот почему   начинаем публиковать в  «Симбирском глаголе» цикл рассказов о непростом мире  ТРУДА и ЧЕЛОВЕКЕ в нем. ? еще несколько слов  «по поводу» этих документальных миниатюр. Не ищите в них биографического сходства. Описанные ситуации — лишь краткие эпизоды в судьбах моих героев, своего рода моментальные снимки, которые высвечивают одну, общую грань — отношение человека к своему делу. Тракториста, конструктора, лесовода, педагога соединяет не только высокий берег реки  Волги. На встречу с нелегким, но захватывающим миром работы мои герои  выходят рано. Трехлетний малыш, пыхтя от усердия, моет свою тарелку... Первоклассник весело собирает металлолом. Подросток сажает деревце на субботнике. Это свидание длится до последних дней человека. ? каким окажется оно? В сложной структуре человеческой личности отношение к работе, в конечном счете, определяет ценность каждого из нас, наше мироощущение, нравственный потенциал. Взаимосвязь человека и его деятельности многолика и сложна, безгранична и непостоянна. В житейских историях наших героев эти моменты обнажены особенно явственно. Служебный долг и должность... Стремление обойти своих товарищей по работе — не карьеризм ли это? Как быть: старательно делать любую работу или непременно искать только любимую? Что же такое избранное дело — тяжелая обуза или единственно возможная форма существования? Работать — но во имя чего, ради каких благ? Вопросы задает жизнь — каждый человек проходит в ней самую высокую проверку — проверку Делом. Я пишу это слово с большой буквы, потому что именно оно, подобно огниву, высекает из души искры благородства, порядочности, человечности...   ПРОДОЛЖЕН?Е УРОКА   В общественном конструкторском бюро большого авиационного завода проектируется необыкновенный самолет. Маленькая одноместная машина прямо с места, без разбега, наберет высоту и, развернув невиданные крылья-кольца помчится вперед навстречу голубому ветру. Главный конструктор машины, молодой инженер Валерий Решетников, отчетливо представляет этот миг: — Трудно, но полетит пташка. Не скоро, но полетит... Самолет с вертикальным набором высоты — это, возможно, завтрашний день авиации. Растут скорости — удлиняются взлетные полосы — аэродромы удаляются от городов. Уже сейчас путь от дома до салона лайнера часто дольше самого перелета... Вертикальный взлет снимает все эти проблемы. Вот почему над ним ломают головы десятки солидных фирм, до зубов вооружённых всем: от солидных смет до испытательных полигонов. А здесь СКВ — небольшая комната, рабочее время — после звонка, движитель — энтузиазм...    Дерзко, заманчиво. Построить такой самолет — все равно, что пробиться сквозь дремучий лес без проводника. Получится ли у Решетникова? Может быть. Он из тех, о ком говорят «с божьей искрой». Способный конструктор, давно вынашивал идею. Советуется с опытными инженерами, кропотливо и тщательно пересчитывает конструкции, требователен к себе... ? потому убежден в победе. Мне по душе уверенность Валерия. Но, вслушиваясь в увлекательный рассказ о машине, рассматривая старательно сделанные чертежи, я вдруг ловлю себя на мысли, что даже если самолет и взлетит, вряд ли это станет его, Валерия, праздником. Победой, которой он добивается уже третий год, — да, но не светлым, венчающим нелегкую работу торжеством. Чего-то не будет хватать для праздника в тот час, когда новая машина пойдет штурмовать небо, если в конструкторском бюро к тому времени не произойдет никаких перемен... Я делюсь своими сомнениями с Валерием. А он как-то уж чересчур безразлично пожимает плечами: — Я тоже когда-то рассуждал подобным образом и — получил урок на всю жизнь. Урок, полученный Валерием, был жестоким. Решетников, только что окончивший факультет, был назначен руководителем конструкторского бюро в авиационном институте. Оно занималось проблемой тоже чрезвычайно интересной — созданием аппарата на воздушной подушке. То время Валерий вспоминает, как самое счастливое в своей жизни. В бюро подобрались умные, способные люди. Работать они любили и умели. Но дело было не только в способностях и трудолюбии молодых конструкторов. Почти все они — однокашники, единомышленники и друзья еще с тех студенческих лет, когда просиживали над первым «собственным» самолетом, который в конце концов поднялся над зеленым полем аэродрома. Как потом говорил сам Валерий, его подняла в воздух «подъемная сила дружбы и, может быть, крылья». Решетников был не просто официально утвержденным руководителем. Энтузиаст номер один, носитель главной идеи, образец бескорыстной увлеченности делом — вот кем он был для всех. Его любили. Своей верой в выполняемую работу, своей убежденностью он мог увлечь кого угодно. ? он делал это, ибо не представлял себя в коллективе, объединяемом только штатным расписанием, в коллективе, где кто-то станет просить отгул за часы, проведенные за кульманом сверх нормы, в неурочное время. «Скоба» — так они звали свое бюро. ?м нравилось это слово, был близок его изначальный смысл: нечто на­крепко скрепляющее, связующее воедино... В институтской «скобе» умели дружить. Ну, то что ездили вместе в отпуска, устраивали веселые набеги на грибной лес — этим не удивишь. Но скажите, где еще могли бы безвозмездно ради идеи, во имя солидарности, добровольно сидеть над листками ватмана в новогоднюю ночь? Где могли бы тратить собственные деньги на завершение проекта? Да что деньги! Однажды во время испытаний произошла авария. Оторвавшаяся лопасть отсекла кисть руки Дмитрию Киве, изранила его. Трое суток дежурили ребята у больничной койки. Дима был без сознании. А когда пришел в себя, сказал тихо: — Я с вами, ребята... даже мертвый... Разве возможны были эти слова там, где человеческие привязанности оттесняются, а то и заменяются пусть даже безупречными, но лишь служебными отношениями? Да, это была дружба по большому счету. ? Валерий делал все, чтобы она становилась крепче. Работал по пятнадцати часов в сутки, ругался с ректоратом, отстаивая очередную «светлую» голову, тащил последние сбережения заболевшему. Он очень гордился сплоченностью «скобы», но полагал, что ее фундамент — лишь всеобщая увлеченность делом и его идеями. А все эти грибочки, поздравленьица в День Восьмого марта и прочие проявления чисто человеческих симпатий — так себе, гарнир к главному. ? получилось, что именно это заблуждение привело его к краху, к крушению всего того, что он так упорно строил в то время. Говорят, недостатки — это продолжение наших достоинств. ?стория с Валерием словно иллюстрировала достоверность этого афоризма. Как-то незаметно лучшие качества Решетникова стали оборачиваться другой стороной: высокая эрудиция — скептическим отношением к иному мнению, исключительная увлеченность -  решительной нетерпимостью к простительным человеческим слабостям, пунктуальность и дотошность — администрированием. Долго помнили, например, ребята ту злополучную тетрадь, в которой 'было предложено отмечать часы и минуты прихода в “свое», студенческое конструкторское бюро. ?м казалось, что они и без этой тетради заслужили право на доверие. ? потому отнеслись к нововведению без должной серьезности, что в конце концов стало первым камнем преткновения... А как безапелляционно, «без спора» на равных отметал Валерий технические решения, не «приглянувшиеся ему»?! Да, Валерий Решетников был дорог каждому в «скобе». ? именно поэтому молодые инженеры относились к своему руководителю с той требовательностью, которая не прощает даже мелких промахов, с той ревностной строгостью, которая и возможна, наверное, лишь там, где люди так человечески близки... Валерий не понимал этого или не хотел понять. Возможно, ему уже становилась в тягость такая атмосфера дружелюбной требовательности. А может быть, ребята были чересчур категоричны в своих претензиях. Как бы то ни было, теперь любой его поступок, ранее даже не замечаемый, потихоньку обрывал нити человеческих привязанностей, которыми, сам того не ведая, был силен и всемогущ «главный конструктор Валерий Решетников». Случилось так, что он собственного отчуждения не заметил. Ему казалось, что в «скобе» все идет, как шло: от него ждут оригинальных идей, он их выдает, за это его любят, а все остальное — легкий дым. ? «прозрение» явилось для него ударом: — Вы знаете, что меня ошеломило? Когда один из наших инженеров, чтобы очернить меня, начал придумывать всякую ерунду — никто, ни один из двадцати, не встал и не одернул его! Вот она, цена человеческой благодарности... Оставаясь все тем же местом осуществления самых дерзких проектов и идей, «скоба» вдруг потеряла свою притягательную силу. «Стала неуютной», — отзывались ребята. Валерий не задумывался над тем, почему люди, еще вчера готовые идти на любой бой с ним и за него, сегодня готовы сказать ему: «Уйди». А они и сказали — после того, как все это в конце концов уже стало отражаться на работе. Как это часто бывает, к семи бедам прибавились у Решетникова еще личные неурядицы, и он вынужден был уйти из института и уехать из города. В конце длинного приказа об увольнении, перечисление его грехов заканчивалось словами «за полную потерю доверия коллектива»... Новый город он выбрал только из-за авиационного завода. Однако, как заявили Решетникову в отделе кадров, с такой характеристикой «на пушечный выстрел не подпускаем». Несколько недель он мотался по другим предприятиям. ?ли отказ, или вакансии, на которых надо было переталкивать со стола на стол бумажки. Если работа в институте была самым большим счастьем, то в первые недели здесь Валерий был близок к отчаянию. Он не искал большого оклада и материальных благ: он не мог жить без ежедневного прикосновения к трудности творчества, без чувства сопричастности к делу значимому и дерзкому. В институтской «скобе» кто-то отозвался о нем однажды: «Любит быть озадаченным». В его стремлении попасть именно на авиазавод «срабатывало» не столько страстное желание доказать всем своим бывшим соратникам  что он не сдался, не отступил (а доказать это ах как хотелось!) - сколько вот эта жажда каждодневного «озадаченного» состояния. Он поехал к генеральному конструктору, у которого был на студенческой практике. Генеральный помнил способности студента. Когда Решетников вернулся, на завод его приняли. Да, ему было нелегко в те дни. Жена с двумя детьми осталась на прежнем месте, у него здесь все еще было зыбко и неопределенно. А вдогонку ему шли в разные инстанции письма, в которых явно чувствовалась чья-то мстительная радость... Эти письма, летящие вслед, словно комья грязи, вызывая ожесточение, мешали Валерию даже теперь, издалека осознать степень своей вины в случившемся... ?ногда ему казалось, что весь сыр-бор разгорелся только из-за тех сложившихся еще в студенческие годы личных отношений, из-за той — как это ни парадоксально — атмосферы добросердечной взаимосвязанности, которая дополняла чисто деловые отношения. ? теперь он упрекал себя.       -Мы слишком близко знали друг друга. Простота и непосредственность хороши в отношениях с соседями, а не с сослуживцами. ? если мне еще когда-нибудь придется быть руководителем, я учту это... Вот такой вывод сделал он из того урока. Вывод, усугубляющий состояние непрочности и зыбкости, в которой он пребывал теперь. На узкой улочке за рекой Решетникову удалось: снять угол. Отсюда хорошо было видно, как поднимались в небо с заводского аэродрома новые самолеты... Самолеты. Это было прочно и незыблемо. Рвущийся в небо металл, равнодушный к человеческим эмоциям, подчиняющийся лишь неумолимой логике формул. Дважды два — всегда четыре. ? машина, если она правильно сконструирована и точно рассчитана, взлетит независимо от того, с каким настроением щелкал арифмометром ее создатель. ? это будет победа. Самолет — это было прочно, реально и основательно. В конце концов он, Решетников, учился строить самолеты, а не заниматься психоанализом сослуживцев. Если уж говорить откровенно, машина помогла ему встать на ноги. ?з института он привез не только душевное смятение и ощущение краха. На самом дне чемодана лежали листы ватмана с кое-какими набросками. Это была машина с вертикальным взлетом. Без всякого разбега. От земли, с места — прямо вверх. Нет, не зря именно этот тип самолета был наиболее близок Валерию Решетникову! Он пошел с чертежами к главному инженеру завода. Главный инженер здорово раскритиковал 'проект. Однако распорядился подыскать комнату для работы над самолетом. «Пусть молодежь потренирует мозги, это полезно». —  Давай подбирай ребят, начинайте! Поможем, поддержим. Так на двери одной из комнат заводоуправления появилась табличка: «Общественное конструкторское бюро». Так началась новая работа и новая жизнь Валерия Решетникова. ? здесь можно было бы поставить точку, отдав должное мужеству и стойкости способного молодого инженера, сумевшего перебороть растерянность, обрести душевное равновесие, продолжать дело, которому посвятил себя... Но давайте посмотрим, что происходит за дверью с табличкой «ОКБ». Стол Валерия стоит у стенки так, что он, подняв голову от логарифмической линейки, сразу видит всех. Это удобно. Он старший в этой комнате: не так давно Валерия назначили начальником бригады конструкторов, занимающихся «ширпотребом». ? вот так, лицом к лицу с бригадой, ему удобнее работать: видно, кто чем занимается, не надо поворачиваться, чтобы задать вопрос. Это днем, когда здесь работает коллектив. Но вот кончается рабочий день, пустеют столы, и Валерий остается один. Нет. ?х двое здесь — он и будущая машина. На полу под чехлом приютился мотор — сердце будущей машины. Лежит, поблескивая металлом, уже готовая трансмиссия. Распластались на столе последние чертежи. Два года не прошли зря. Кое-что сделано. В двухлетней схватке с неизвестностью побеждает человек... ?з этой комнаты я вынес два чувства. Первое — восхищение. Было как-то чертовски приятно разговаривать с умным человеком, энтузиазм которого не отступил перед трудностями и неизвестностью. Было радостно видеть личность увлеченную, сильную, беспредельно верящую в свое призвание и возможности. ? хотелось просто пожелать этому человеку доброго здоровья и чистого неба. Но была еще тревога. Она появилась после того, как я почувствовал, что предстоит сделать Валерию и как ему трудно. Потому что он — один на один с машиной... Нет, в этой комнате работает не только Решетников. Ему помогают. Да, над чертежами и расчетами Валерий сидит не один. Есть помощники: по понедельникам приходят студенты — практиканты авиационного факультета, иногда заглядывают сюда заводские инженеры. Славные, толковые ребята, никто из них никогда не откажется помочь рассчитать какой-нибудь узел, разработать технологию изготовления детали, сделать чертеж. Валерий от души поблагодарит, пожмет руку, и... они расстанутся, пока Валерию снова не понадобится подмога. А если не раздастся клич о помощи, то, наверно никто и не заглянет к нему в комнату... Вот так складываются отношения в конструкторском бюро. Никто не возмутится и не придет в отчаяние, если вдруг будет наложено вето на вертикальный взлет. ? если завтра почему-то Валерий Решетников не сможет или не захочет прийти на завод, кольцекрылая птица так и не взлетит в небо. Никогда не забьется стоящее под чехлом стальное сердце, и останутся пылится никому не нужные крылья... ? если будет так, Валерию трудно будет винить кого-то, кроме самого себя. На заводе я надеялся встретить дружных единомышленников, не только создающих новый самолет, но и высветляющих свою жизнь радостью общения друг с другом, дорожащих, может быть, больше, чем даже конечной целью, самой возможностью взаимообогащения в этой не регламентированной “трудовым  кодексом»  артели. Но я увидел умного, интересного и весьма симпатичного инженера, у которого существуют помощники для выполнения необычной конструкции летательного аппарата... Но  единомышленников-друзей тут не было... — Валерий, а многие из ребят «заболели» вертикальным взлетом?  Так, как это было когда-то там, в уже далековатом студенчестве? Решетников закуривает. Молчит. Наверное, это трудный вопрос. — Знаете, в заводских условиях человеку трудно выкроить время для посторонней темы. Здесь же не институт, здесь звонок — и все за проходную... Посторонняя тема... Конечно же, на крупном современном предприятии хватает людей творческих и увлеченных. Да и сама задача — из тех, по которой у настоящего инженера чешутся руки... Но... «Мы слишком близко знали Друг друга. Я чту этот урок...» Валерий учел. Единомышленники, увлеченные одной идеей? Необязательно, пусть будут любознательные подсобники... Родство людей, боль за неверный шаг близкого, радость совместно обретенной истины? Проще ни к чему не обязующее рукопожатие: «Благодарю, если интересно — милости просим»... Дважды два — четыре, и машина взлетит всегда, если правильно рассчитана... — Вы знаете, тогда в институте меня обвинили в том, что умею «бессовестно увлекать людей». Мне кажется, сейчас у нас все нормально. Он говорит это уверенно. Только тонкие пальцы терзают папироску да пронзительные синие глаза деланно спокойны, а где-то в самой глубине ждут ответа... Глаза Решетникова откровеннее, чем он сам. ? я представляю, какими удивленными и растерянными будут они в тот миг, когда отлично сконструированная и точно рассчитанная железная птица рванется ввысь, оставив на зеленой земле своего создателя, неспособного понять, что даже самой большой победе человека будет недоставать чего-то для светлого праздника, если не с кем разделить трудный путь к ней и ее ошеломляющую радость...     Жан Миндубаев.