Клуб «Симбирский глагол».
Ведущий Клуба – Жан Миндубаев.
Гость клуба – Андрей Перепелятников .
Тема заседания – Тень Вождя.
От ведущего.
«Мы живем, под собою не чуя страны...», горестно вздохнул когда-то несчастный поэт Осип Мандельштам. Он, как я полагаю, был не совсем прав. Я бы добавил: мы живем – увы! – часто слишком долго именно «ЧУЯ» страну…
Вот, скажем, такая персона в жизни России, как Сталин (?осиф Джугашвили). Одни проклинают эту личность, другие — воспевают. Однако, воздав должное покойнику, и те, и другие никак не могут освободиться от его ТЕН?, всё еще каким-то мистическим облаком накрывающую страну...
Вот ещё одно доказательство этой истины – рассказ-быль от постоянного автора «Симбирского глагола» известного литератора Андрея Перепелятникова.
********************
Шухер! Сталин...
На живописном волжском берегу, среди дубрав, сосновых и берёзовых околков с размахом раскинулось старинное русское село. К крайней его улице, со стороны Волги, примыкает большая поляна. На ней и выделили нашему садовому товариществу участки. Близость к городу и селу, постоянное автобусное сообщение с городом привело к тому, что участки стали застраиваться не только крошечными садовыми домиками, но и домами, вполне приспособленными к круглогодичному проживанию. Вот и мой сосед Кузьмич домишко построил утеплённый, соорудил в нём печь, построил баньку и поживает, не зная горюшка, в деревне круглый год. Развёл кур, уток, кроликов. Завёл дойную козу Дашку. По весне покупает поросёнка. Летом, правда, приходится заготавливать дрова на отопление да корма для своей многочисленной живности, но зато до следующего лета живёт и в ус не дует. Однажды летним вечерком выглянул я на нашу дачную улочку. Вижу, мой сосед сидит на бревне у забора со своим братом, курят и что-то бурно обсуждают. Естественно, я тут же к мужикам и присоединился. Брат Кузьмича проживает в дальнем районе. На время уборки урожая его перевели работать на совхозный ток механиком. Обсуждали мужики дела в некогда богатом хозяйстве: – Понимаете? – смыгая дешевую сигарету говорил Фёдор, – привозит водитель на ток зерно от комбайна, заезжает на весы, взвешивается и ссыпает зерно в бурт. Учётчица отмечает в путёвке рейс и количество привезенного зерна. Опять за зерном к комбайну водила ехать не спешит. Объезжает с другой стороны зерносушилку, подъезжает под бункер, сам его открывает, насыпает полный кузов зерна и поехал домой обедать... ? так каждый! На виду у всех! Начальство везёт себе, рабочие себе. Откуда будет прибыль, деньги на зарплату, на бензин и всё другое? Не-е-ет, ничего хорошего при таких делах не будет. ? податься некуда. – Сталина надо поднимать, Сталина! Хоть на годок-другой! ? стрелять таких, стрелять, да в Сибирь, на Колыму! Только так можно навести порядок! Только так! – с запалом выкрикнул Кузьмич, – я пацаном с десяти лет в том хозяйстве работал. Тогда это был колхоз. ? на току работал, и комбайн во время уборки трактором таскал. Воровали, конечно, и тогда, но как?! Возьмёшь маленько курам и огородами, огородами. Не дай бог, кто увидит! Это конец! Не то за мешок, за килограмм зерна пять лет давали! – ? всё равно воровали, – вступил я в разговор. – А как было жить?! – выпалил Кузьмич, – их четверых, – он кивнул на Фёдора, – надо было чем-то кормить. На трудодни дадут осенью, когда все поставки государству выполнят. Да и сколько дадут?! А теперь развели демократию, новую жизнь строим, богатыми решили быть…– палил и палил Кузьмич. Посидели мы ещё минут двадцать, потолковали, и Фёдор заспешил на автобус. Поднялся, собираясь уходить, и я. – Слышь, – остановил меня Кузьмич, – если не приедет сын, ты мне поможешь? Тут мне кое-что должны сегодня привезти, а сына пока нет, наверняка задержали на работе. – Ясное дело, помогу. Крикни, – ответил я и заспешил к ужину. Не успел я закончить трапезу, как услышал гул грузовика в улочке. Захватил рабочие рукавицы и заспешил к соседу. Пятитонный самосвал потихоньку пятился задом ко двору Кузьмича, а тот волоком вытащил из двора брезент и стал его расстилать на дороге напротив ворот. Когда самосвал доехал до брезента, мы разом крикнули: «Стой!» Пыхнув тормозами, грузовик остановился и начал поднимать кузов. С грохотом откинулся задний борт, и на брезент водопадом пошла золотистая пшеница. Грузовик опустил кузов и укатил, оставив на брезенте кучу зерна тонны на полторы. Кузьмич принёс охапку пустых мешков, вышла с пустым ведром его жена Рая. Она взяла в руки мешок, передавая мне ведро, сказала: «Я буду держать, ты насыпай, а он пусть таскает». Я споро заработал ведром. Кузьмич только успевал относить во двор мешки. Минут через двадцать ведро уже не черпало пшеницу. Кузьмич забрал его у меня и унёс во двор. Ушла во двор Рая. Мы с Кузьмичём взяли за углы брезент с остатками зерна, занесли во двор. «Ну, теперь я сам, спасибо тебе, с меня причитается», – сказал Кузьмич. Он взял у порога металлический совок и, нагребая рукой в него зерно, стал собирать с брезента остатки. Я, направляясь домой, вышел в проулок и тут, неожиданно для самого себя я метнулся обратно во двор Кузьмича и приглушенно крикнул: «Шухер!» Кузьмич схватил в охапку брезент с остатками зерна и пулей метнулся в сарай, через мгновение выбежал оттуда, быстро запер его на большой висячий замок. Мой сигнал, к сожалению, через открытую дверь услышала и хозяйка дома. Перепуганная, она выбежала на крыльцо, махая руками, тяжело дыша, велела нам быстро уходить со двора, куда-нибудь спрятаться. Кузьмич уже был готов нырнуть в калитку, что вела в огород. Я в неловкости стоял у ворот, поняв, что своей шуткой хватил лишнего. Видя, что я не убегаю и не прячусь, Кузьмич осторожно подошел к воротам и через калитку выглянул в обе стороны улочки. – А чо случилось-то, не пойму? Кого испугался? – Я склонился к самому его уху, чтобы не слышала его жена и тихо, нараспев сказал: – Сталин... Кузьмич посмотрел на меня в упор долгим, каким-то неопределённым взглядом и, выходя за ворота, прогудел: «Отбой тревоги»! ?з сеней робко выглянула Рая: «Кто, кого там чёрт принёс? Фатьянов, что ли?» Кузьмич, прикуривавший сигарету, молча махнул ей рукой и, улыбаясь беззубым ртом, сказал мне: – Ну, и что, ей сказать? Шмыгнул я в калитку и был таков.