Клуб «Симбирский глагол» Жан Миндубаев. ВСТРЕТ?МСЯ НА МОСТУ. Рассказ. Конверт был из Перми. Вместо обратного адреса в самом углу — три буквы: «А. В. С». К чему оно сейчас, это письмо? Три года Андрей не видел этих трех букв и думал, что больше не увидит никогда. ? вот письмо среди деловых ясных бумаг — неожиданная тревога, полночный стук в окно давно успокоившегося дома... Три года не торопилась почта — и вот поспешила, не могла задержать письмо хотя бы на три дня. Тогда он успел бы уехать в отпуск в засыпанные снегом Карпаты, где каждый год неистовым бегом лыж по горным кручам он глушил свою непроходящую тоску. Так было из года в год: одиннадцать месяцев злой рабо­ты и тридцать дней умиротворения, раздумий, книг.         «Отстоялся», — весело говорил он матери после каждого отпуска. А ее тревожные глаза, не задерживаясь на обветренном лице сына, хотели заглянуть глубже в самую душу... ? мать, и друзья, и подчиненные — все знали Андрея Лаврова обстоятельным, неторопливым, спокойным — таким, каким и положено быть главному инженеру. Пунктуально, минута в минуту, приходил он на работу, никогда не повышал голоса, хотя за разгильдяйство и пренебрежение в деле карал беспощадно. Вечерами сидел над диссертацией. «Толковый, перспективный инженер», — отзывалось начальство. «Сухарь неповоротливый», — обижались девчата. «Скучает», — подмечала мать. А что было под панцирем, выкованным волей и самообладанием? Равнодушие, привычная опустошенность или приглушенная боль? Он и сам не знал. ? только сейчас, вытащив из папки нежданный конверт с тремя буквами вместо подписи, явственно ощутил: прошлое в нем живет, ничто не унесено временем, все здесь, только отодвинуто памятью до поры в самый дальний уголок. ? теперь вместо отдыха и успокоения предстоит снова ворошить былое, упрекать ее... ?ли себя? Жизнь свела их в Перми. Город, еще сохранивший облик уральской столицы времени Строгановых, лежал на крутом берегу Камы. А на низкой лесистой луговине располагался прибывший из Сибири мостопоезд. Уже стояли под деревьями дощатые домики, возились детишки, сушилось на веревках белье... Привыкшие к цыганской жизни мостовики обживали новую точку на карте. Здесь еще ничего не было. Но через пять лет прямо от крайнего домика должен был перекинуть через реку свою бетонную спину новый мост. А Лаврову Андрею, крановщику мостопоезда, предстояло начать здесь и свою взрослую жизнь. Стоял светлый июль. Летели с тополей пуховые облака. На танцплощадке над рекой по вечерам вздыхал саксофонами и рубил шейк оркестр мостостроителей. Андрей на танцы не показывался. Он ходил в те дни с палочкой. Ходить с ней было неудобно ни на правом, ни на левом берегу. На правом, пустынном, палка проваливалась в песок, и пользы от нее было мало. На левом, городском, палка громко стучала об асфальт, заставляя встречных девушек оглядываться: где это угораздило здорового парня в гимнастерке повредить ногу? С ногой неладно получилось у Андрея перед самой демобилизацией. Во время лыжной вылазки забрались на лесистую сопку. Никто не посмел спуститься по крутому cклону. «? ты не сможешь!» — подзадорили Андрея. «Я? Сибиряк?» — загорелся Лавров, и рванулся вниз. Не дотянул до лощины, свалился на вывороченное корневище. Перелом ноги. Приговор врачей был суров; с армией придется расстаться. А Лаврову очень по душе был строгий армейский порядок, и он мыслил стать со временем офицером. Не вышло. Билет выписали до Миасса. Там дом, там родной мостопоезд. Родители были в Миассе, однако мостопоезд ушел на новые места — на Каму, где предстояло большое дело. Отец Андрея ехать не собирался. Сказал на прощание: - Твое дело—молодое, тебе—новые дороги. Помни: живи размеренно, с оглядкой. Семь раз примерь — режь один раз. А то не ногу — голову сломаешь... ? погрозил на прощание пальцем. Андрей твердо решил начать на новом месте новую жизнь. Самостоятельную. Целеустремленную. Продуманную. Был составлен подробный план на пять лет. В нем значилось: окончить вечерний институт, стать кандидатом в мастера по шахматам, прочитать полное собрание сочинений Льва Толстого... Напряженная программа требовала суровой самодисциплины. Андрей выработал для себя свод правил, которыми отныне следовало руководствоваться. Главный принцип: «Не разбрасываться, жить разумом, а не эмоциями». Подъем в шесть, ежедневная зарядка. Раз в неделю — театр, раз в месяц — музей. Отпуск — в путешествие по культурным центрам: Москва, Ленинград, Киев. Не потому, что его тянуло именно туда, а ради пополнения знаний, ради эрудиции. Он решил жить целесообразно, не бросаясь в стороны, не поддаваясь влияниям, не прощая себе даже минутных слабостей. Целесообразность — в деле, целесообразность — в развлечениях, целесообразность — в чувствах. Его не смущало, что такая жизнь напоминала тщательно выверенный и дотошно выполняемый график сооружения моста, который он, Андрей Лавров, начинал, как и жизнь, с первого колышка. Ставить мост — работа точная, выверенная. Тут не место штурмовщине и авралу. Все рассчитано и проверено. Сначала — стройбаза. Потом — опоры моста — быки. ?х ставят на скалистое дно навечно. ? только потом вешают ажурные решетки, фонари и прочие украшения, которыми любуются с берегов праздные горожане. Он, мостостроитель Андрей Лавров, хорошо знает: сила моста — не в ажурной решетке, а в быках, твердо упирающихся ногами в скалистое дно. Деревянные перекрытия служат пять лет. Железные — двадцать пять. Каменные быки стоят веками. Пока быки стоят — мост живет. Так и человеческое бытие: все в нем должно быть прочно, продумано, разумно.                Тогда жизнь получится. - Эх ты, теоретик! — зевнул радист Сергей Калина, послушав однажды рассуждения Андрея. — Правиль­ная у тебя получается жизнь, да только унылая она, как инвентарная ведомость. Тебе бы бухгалтером, а не мостовиком работать, товарищ Лавров. Когда-нибудь ты еще погоришь с этой своей теорией, вспомнишь радиста Калину, мое слово... За Калиной в мостопоезде водилась кличка: радист - артист. ? не зря: он и пел, и руководил по совместительству джаз-оркестром, и читал стихи с эстрады. ?, наверное, благодаря именно ему танцплощадка в поселке мостовиков стала вскоре очень популярной не только на правом, лесистом, но и на левом, городском берегу. Андрей и Калина жили в одном вагончике. Каждый вечер      Калина, прихватив гитару, отправлялся, как он говорил, «взглянуть на звезды». А Андрей с книжками переправлялся на левую, городскую сторону, где у него было постоянное место в городской  библиотеке. Отгорели багрянцем два коротких уральских лета. Метели заметали мостопоезд и отступали. Шла работа: первая пара быков встала со дна реки. Шла жизнь: ровно, размеренно, как и намечалось. Андрей перешел на третий курс. У Калины вечно что-нибудь случалось. Он работал то хорошо, то плохо, влюблялся и расходился, ругался и мирился, бросал учиться и снова начинал. Его жизненный путь напоминал петляющую тропинку, по которой не спеша шагает человек... Дорога Андрея была выверенна и пряма. Он шел по ней размеренно и четко, как солдат на марше, — шесть верст в час, не больше, но и не меньше. ? когда на этом марше ему встретилась Вера, он не сбился с шагу. Чувства не должны мешать программе. Они могут с ней уживаться, но только как приложение. В чувствах — те же правила, та же целесообразность! Удивленно и восхищенно поглядывала на него огромными голубыми глазами Верочка, тоненькая и беззащитная, как ландыш... - Ты, наверное, прав, Андрюша, — соглашалась она со всеми его доводами. — А как с любовью? Ведь она не признает правил и самоограничений. Говорят же: люблю безумно... - Вздор, — снисходительно разъяснял Андрей. — Безумной любви нет. Человек должен любить разумно, знать, за что. Ведь ты же знаешь, за что любишь меня, да? Верочка кивала головой. Ей исполнилось восемнадцать. Андрей с четким планом устройства жизни был в ее глазах мудрой и волевой личностью, которой следовало подражать и не перечить... Все шло отлично. Две программы — одна намеченная, другая — возникшая вдруг, не только не мешали, но даже дополняли друг друга. Андрей все больше и больше привязывался к Вере. Она понимала его лучше всех. ? он уже не представлял своего существования без ее добродетельности, уважения, восхищения. Все это было. ? букеты сирени, аккуратно завернутые в целлофан. ? прогулки после добросовестных занятий в читальном зале. ? первое письмо от нее, когда он уехал в командировку. «Я много думала о тебе — и твоих принципах, — писала Вера. — Наверное, ты был бы доволен мной: я много занимаюсь, хожу в лекторий, совершаю лыжные прогулки... Без тебя здесь неуютно». Вместо подписи стояли три буквы— А. В. С. Андреева Вера Семеновна... Тогда он впервые обратил внимание на ее фамилию: Андреева. ? улыбнулся мысли, что это — тайный знак. Бывают дни, с которых жизнь начинает новый отсчет. Для Веры таким рубежом оказался день рождения Андрея. Чинно и пристойно шло торжество, когда поднялся Калина: - Предлагаю выпить! За мостовика Андрея! Но не здесь, а на реке, на первом пролете нашего моста! Народ загалдел, одобряя идею. Река алюминиевой фольгой блестела под луной. Тянуло с берега липовым цветом. Черной глубиной обрывалась бетонная полоса: мост еще не достроен. Выпьем за мост! — Андрей поднял стакан. Стало тихо. У меня есть особый повод для этого. Через два года на середине реки мы выпьем за инженера-мостовика Андрея и его жену Андрееву. Да здравствует реальность и трезвая инженерная мысль! - Тост за мост, — съязвил Калина. — За людей, что стоят, как мосты. За то, чтобы садиться в трамвай на остановках. За быков — каменных и живых! Не толпитесь, граждане, чокайтесь по одному! Будущий главный инженер и муж Андрей Лавров провозгласил тост! За планомерное и целенаправленное переустройство личности! Он подошел к Верочке. Длинно посмотрел в глаза. - А я пью за ветер! За крутые повороты! За смех сквозь слезы! За липовый цвет! За глупости, без которых жизнь пресна! За твои глаза, Вера! Брызнули по бетону осколки стакана. ? странными были слова Калины: - Бочка по морю плывет. ? растет царевич там не по дням, а по часам... А вот как растет на нем одежда, Верочка? А хочешь, я тебе достану перстень со дна речного? ? ахнула Вера, когда бесшабашная Сережкина голова потащила за собой вниз, в темную воду прямо с моста его стройное тело... - Мальчишка, — спокойно сказал невозмутимый Андрей Лавров. — Пойдем назад, Вера. Второй час, отдыхать пора. ? он пошел, печатая шаг по бетонной спине моста. А Вера не пошла. Она осталась. Через два года мост был готов. Говорились благодарные речи о мостовиках, о силе людей, не сжигающих, а наводящих мосты. Много хвалили Лаврова, как одного из самых образцовых людей мостопоезда. Даже пословицу вспомнили: «Добрый человек надежнее каменного моста». А Андрей припомнил, как в один час уехали куда-то на край света Калина и Вера. Бросила их друг к другу шальная и непонятная сила. ? словно не было ни Андрея, ни долгих часов, проведенных вместе в читальне, ни обстоятельных разговоров о будущем. «Забирай Веру, уезжай к черту!» — бросил ему как-то в сердцах Калина. Но Андрей никуда не поехал. Это не входило в его планы. Уехать! А мост? А институт? Вместо отчаянного и верного шага он пошел к родителям Веры — потолковать солидно, доказательно. А она уехала с Калиной. Глупая, неразумная девочка! Андреева Вера...                   ?нтересно, сменила ли она фамилию? Он страдал молча. Но не винил себя ни в чем. Произнес при открытии моста достойную речь. Ему аплодировали. ? эти аплодисменты — он почувствовал это — еще раз утвердили его: он прав. Вера помучается и поймет это. А он пойдет дальше, равнодушно исключив этот эпизод, как лишний из своей биографии. Он не позволит, черт побери, ломать свои принципы и жизнь из-за каких-то женских чувствований и эмоций! В конце концов что случилось? Ровным счетом ничего. Строить новый мост на  Волге   он уезжал уже главным инженером. Новая должность не изменила ни манеры Лаврова держать себя, ни его принципов. Только иногда замечали подчиненные, приходившие к нему со всякими своими бедами и неурядицами, какую-то снисходительную насмешливость в его словах. Как будто взрослый человек слушал детский вопрос: а как растет одежда царевича в бочке? Он был очень одинок. Во всем остальном, кроме работы, он никому не нужен — только себе. Целесообразность — тот принцип, по которому он строил свою жизнь, принесла успех, но не дала ощущения полноты жизни. Где-то вышла осечка. Где, в чем? ….Покончив с деловыми бумагами, Андрей аккуратно надрезал ножницами конверт. Спокойные слова сообщили ему о том, что она жива и здорова. Она в отпуске, приехала к родителям. «? еще посмотреть на наш мост, — писала Вера. — Ты достраивал его один, но я все равно считаю его нашим. Он очень красив, особенно ночью. Вчера я ехала по нему, и вспомнились чьи-то стихи: Двадцатый век! Ты научил меня Быть сдержанной. ? на мое несчастье, Взамен живого, теплого коня Мне выдумал троллейбус синей масти... Какие мы были смешные и глупенькие оба! Ты хоть это понимаешь сейчас, а? Вера Андреева». Фамилия была та же, прежняя. Белый листок дрогнул в руке Андрея. Он вызвал секретаршу: - Закажите, пожалуйста, мне билет на Пермь. ? никого не принимайте: я занят. Секретарша внимательно выслушала распоряжение и кивнула головой. Она знала, что главный не принимает никого лишь в совершенно исключительных случаях.