Звонок в дверь выдернул Никишина из бестолкового сумрачного сна. Он щелкнул выключателем, глянул на часы: полшестого. «Беда одна не ходит…» Зашлепал в прохожую.
- Телеграмма! - раздалось из-за двери. – Тяжелая.
Пожилая почтальонша смотрела жалостливо: «Распишитесь»
Никишин догадывался, что его ждет. Развернул телеграмму. Два слова ударили под дых: «Отец умер».
Да.
Он тупо смотрел на слова, подводившие его к последней черте бытия.
В последнее время жизнь была с ним слишком сурова. Начиналось вроде бы с мелочи: в марте под снегом провалилась крыша на старой крестьянской избе, в которой он коротал лето с любимой женщиной… Потом эта женщина нашла себе молодого спутника – и отъехала с ним в город на Неве… Вслед за этим отбыла с мужем в дальние края единственная дочь… Затем он лишился работы – и, как выразилась жена, «уселся мне на шею»…
? вот ушел навсегда отец. Одиночество стало нестерпимым.
С отцом у Никишина были особые отношения.
Сельский учитель, на себе испытавший все прелести «революционных эпох» этой необъятной страны, был молчалив, осторожен, вглядчив. Молча тащил девятерых детей, пытаясь вывести их в люди. Главным постулатом его морали была фраза: «Учись – а то свинопасом станешь».
Когда отрок Саша Никишин начал лазить по деревенским садам, огородам и погребам, отец применил средство, явно не вяжущееся с принципами ювенальной юстиции. Он положил двенадцатилетнего сына на пол на , взял деревянную ложку и стал (сдерживая клокотавшую в нем ярость) бить сыночка ложкой по зубам, приговаривая:
- Держи живот в голоде – а душу в тепле. Будешь лазить по чужим огородам, будешь?
?стязание продолжалось полчаса. Мать бегала около, причитая и плача:
- Убьешь! Ребенка! Убьешь!
Этот урок воспитания Никишин запомнил навсегда.
Ребенок остался жив, окончил с медалью школу, поступил вне конкурса в университет, стал доктором наук, увлекся социологией. Но на свою беду однажды опубликовал результаты опроса региональной власти. Рейтинг был плохой – а результат для социолога Никишина плачевный: его выкинули из университета…
?з всех обстоятельств бытия Никишина нестерпимо мучило то, что он «сидит на шее» у супруги.
По утрам он долго лежал в постели — поджидал, когда она уйдет на работу. Она не бедствовала: заведовала детским садиком.
По вечерам жена долго перекладывала из своей сумки в холодильник яйца, сметану, творог, фрукты — вероятно, излишки детсадовского питания. А утром Никишин видел на столе лишь ненавистную овсянку и стакан кефира... Он давился — но ел.
? вот умер отец.
В деревню на похороны его повез приятель. Выехали рано, ноябрьская ночь еще не собиралась светать . На асфальте лежала изморозь; старую «копейку» на лысой резине мотало. Приятель материл все: погоду; жену Никишина, свою «стерву»; выбоины на трассе, отечественный автопром и отсыревшие сигареты...
Деревня, в которой прошло полуголодное детство Никишина, лежала съежившись в низинке у речки. Возле избы было пусто, только «Запорожец» младшего брата сиротливо торчал возле ворот — прибыл из райцентра, поди, еще ночью... Мать глянула на Никишина с какой-то равнодушной отрешенностью; братишка молча пожал руку.
Отец лежал на постели — белый, молчаливый, затихший.
Ледяной лоб его опалил губы Никишина, слез сдержать он не смог...
«Вот и все».
Утопая в раскисшей колее пополз самосвал, выделенный местным сельхозкооперативом. Покойника водрузили в металлический кузов, провозя в вечность по безлюдной деревенской улице. Возле обветшавшей школы учительница выстроила жиденькую шеренгу ребятишек. Они проводили покойного учителя пионерским салютом...
В глинистую землю покойника опустили быстро и деловито: грозное, непостижимо мистическое явление Смерти стало в двадцать первом веке просто бытовым явлением. Застучали комья земли, взялись за лопаты трое сельских мужичков. Холмик вырос над запорошенной снегом дернине...
Возле кладбищенской ограды могильщики разливали водку. Никишин подошел, попросил закурить. Уже повеселевший мужичок кивнул:
– Садись, парень. Прими. Не убивайся, все там будем...
Протянул полстакана:
– Хлебни, полегчает.
– Добавь ...
После полного стакана и впрямь стало полегче.
Никишин присел на бревнышко, закурил, всмотрелся. Вот здесь, на этих холмах, прошло его детство — тяжкое, голодное, вшивое. По этим холмам бегал он в соседнее село за шерсть верст. На этих холмах собирал переспелую клубнику, здесь впервые в жизни пытался поцеловать пятиклассницу Зинку...
? за этими холмами на долгие годы, пропала, исчезла из его жизни деревенька Потапиха и которая так неожиданно в самый тяжкий час бытия позвала его к себе.
…На поминках народ, помолчал для начала, потом предался своим привычным житейским радостям и горестям. Кто-то уже стал сводить давние обиды; кто-то игриво подталкивал локтем соседку, кто-то требовал «долить и помянуть».
А бригадир Петя Пахомов, развеселый любимец деревни, уже «травил» смачный анекдот.
– Так вот, взял он ее за жопу и говорит: «Я открою тебе райские кущи».
– Примолкни, - оборвал его кто-то. - На поминках сидишь, не в клубе.
Он вышел на улицу. Расходились темные ноябрьские тучи.
Умиротворенно, спокойно и безлюдно лежала притихшая до весны земля. ? только на холме над кладбищем стояла белая лошадь.
Она стояла на выкошенной еще летом полянке, зеленевшей свежей, подросшей за осень травой. Отава. Наклонялась к ней лошадь, пощипывала...? замирала, неторопливо, задумчиво посматривая на мир у ее ног. На речку, где когда-то, в совершенной иной жизни таскал пескарей счастливый мальчишка Саша Никишин. На обветшавшую церковь, стоявшую возле сгоревшей школы, в которую бегал когда-то Саша Никишин. На желтеющую поздней листвой дубовую рощицу, где собирал в тяжкие годы войны мальчишка Саша Никишин жёлуди для пропитания....
…Стояла белая белая лошадь на зеленом холме. Она как-будто ждала кого-то...
Жан Миндубаев
