Могут спросить: почему именно эта тема? Отвечаю: не было, пожалуй, в российской словесности литератора, который бы так или иначе не прикасался к этому благословенному, но уж очень короткому времени года. ?бо для нас, жителей северной, холодной страны, лето - это нечто большее, нежели просто температура воздуха, возможность ходить без шубы или купаться. Лето для нас..? Пожалуй, о его сущности ярче, трепетнее и точнее многих сказал наш земляк, знаменитый художник Аркадий Пластов. Вспомните-ка, как молитвенно, как страстно обрисовал он лето средней полосы в одном из своих эссе! Даже с Пушкиным поспорил, сказавшим горестно:
Ах, лето красное!
Любил бы я тебя
Когда б не пыль, жара, да комары, да мухи...
А бессмертные строчки ?вана Бунина?
? цветы, и шмели, и трава, и колосья,
? лазурь, и полуденный зной...
Срок настанет - господь сына блудного спросит:
"Был ли счастлив ты в жизни земной?"
? забуду я все - вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав -
? от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным коленям припав.
Думаю, читателям будет интересно посмотреть, каким является лето нашим симбирским литераторам. ?так....
Владимир Дворянсков
Наверно, лучше нет поры,
Когда все улицы селений,
Все переулки и дворы
Объяты запахом сирени.
Когда в нетронутой тиши
Синеет утренняя Волга
? все тревоги из души
Ушли куда-то… Ненадолго.
Леонид Сурков
КОСЫНКА
Жарынью лето полыхало.
? в этот жар она с реки
С купанья шла. Не шла - писала
К ней о любви моей стихи.
Не рассказать, хоть будь поэтом
Как обожгло меня в тот час
Русалочьим, манящим светом
Ее с ума сводящих глаз.
К тому ж, чтоб по ночам не спать мне,
Ее так ветер обнимал
Тугими складками на платье
Что я к нахалу ревновал.
Упала с плеч ее косынка.
Ее поднял я не дыша.
В предел натянутой резинкой
Едва не порвалась душа.
Какого Рихтера шкалою
?змерить дрожь ее, испуг?
...Где ты теперь, мое былое?
Ее косынка, трепет рук?
Анатолий Чесноков
Солнцем пропахшие травы:
Донник, шалфей, зверобой…
Где, у какой переправы
Встречусь я, радость, с тобой?
? у какого колодца,
? у какого плетня
Встреча с тобой отзовётся
Песней любви для меня?
? у какого истока,
? у какого крыльца
Музыкой, нежной, высокой,
Наши зальются сердца?
? у какого причала
Чистых озёр, светлых рек
Вечной надежды начало
Нас обвенчает навек?
? на ромашке гадаю,
? на травинке любой,
Где, моя радость, не знаю,
Встречусь навеки с тобой?
Вьётся тропинка лесная.
Солнце восходит в зенит.
Где, моя радость, не знаю,
Песня любви прозвенит?
Лето. ?юль златоглавый
Сон навевает цветной.
Счастьем пропахшие травы:
Донник, шалфей, зверобой.
Вот такими видят краски лета симбирские поэты. У прозаика оттенки несколько другие...
Андрей Перепелятников. (Отрывок из повести.)
Лето 1947 года в Калмыкии... Перепадали небольшие дождики, земля кое-что уродила. Степь не была совершенно голой, выжженной. Уродили бахчи, пшеница стояла редкой, низкорослой с маленьким и очень колючим колосом.
Бахча колхоза имени Ленина находилась ниже трёх знаменитых курганов на восток. От молочно-товарной фермы была недалеко. Начиналась бахча сразу за колодцами пресной воды на бугре. На ферме в то время дояркой работала моя, ныне покойная мама. Несколько раз после дождиков всех доярок и нас пацанов посылали полоть бахчу. Наши мамы работали мотыгами, а мы детвора, дергали траву. Бахча посажена была таким образом, что арбузы и дыни росли длинными грядами шириной с метр. Промеж них были не засаженные полосы тоже, примерно с метр шириной. Привозили нас на большой телеге с флягой воды рано утром до жары. Часов с двенадцати делался перерыв до четырёх и потом работали до темна. Сорняк с толстым стеблем и сантиметров до десяти колосом сидел в земле очень крепко. Если не можешь выдернуть сам – зови на помощь соседа по рядку. Ни каких рукавиц нам не выдавали. Ладошки к колючей траве привыкли сразу, а вот часть руки от ладошки до самого локтя с внутренней стороны, где кожа нежнее, у меня сплошь была покрыта прыщами и сильно чесалась. Никто, ни какой медицинской помощи и не думал нам оказывать. «Пройдёт» - говорили все взрослые.
К концу июня стали поспевать арбузы и дыни, которые у нас называли «Колхозница». Это желтый плод с тонкой кожей и приторно сладким содержимым внутри. На краю бахчи стояла телега, мы шли по рядкам, собирали в мешки спелые (желтые) дыни и с желтым боком и подсохшим хвостом арбузы. Арбузы были не очень большие. ?м в тот год не хватило влаги для нормального роста. Были даже очень маленькие, диаметром от 5 до 8 см арбузики. Не ведаю, толи это был такой сорт, то ли нормальные арбузы зрели в таком размере от недостатка влаги. Но нам эти арбузики очень нравились. Внутри они были ярко красными и очень сладкими.
Наполнил мешок грузом по твоим силёнкам, тащи его к телеге. Там можешь попить воды и топай дальше на свой рядок. Под палящим солнцем работали босиком, в одних трусах. Не было что одеть и на голову.
Рядом с бахчёй было поле пшеницы. Тянулось оно от горизонта до горизонта. С начала июля начали то поле косить. Косили комбайны С-2 и С-3. ("Сталин 2" и "Сталин-3") Обе эти фанерные огромных размеров машины своего двигателя не имели. По полю их таскал гусеничные тракторы. Косилки и молотилки этих комбайнов имели привод от его же колёс. Солому в бункер вилами бросали четыре женщины, стоявшие на верху, за комбайнёром. Эта грохочущая махина скашивала колосья, которые были сантиметров 30 – 40 над землёй. Те, что были ниже, оставались стоять. Плюс ко всему чудо техника процентов 50 колосьев оставляла на земле. ? вот за этим «Сталиным» с мешками наперевес шли колхозники и срывали вручную не скошенные колосья и подбирали с земли оброненные.
Работать на косовице должны были и все подросшие дети колхозников. Мне было уже 7 лет, потому и я шагал в дружных шеренгах ребятни с мешком наперевес за товарищем «Сталиным», ясно куда – вперёд к «светлому будущему», а именно к коммунизму, куда звала нас тогда партия своими лозунгами.
В один из очень жарких и напряженных дней, когда на поле понаехало разного рода начальство, мы окончательно выбились из сил. Следом за нами шла какая-то начальствовавшая тётка и орала на нас за каждый пропущенный колосок. По одному, по двое стали мы садиться в борозду и отдыхать. Помню, справа от меня заплакала девочка моих лет. Её стали ругать, что распустила нюни и не работает. Двое ребят постарше побросали мешки и дали дёру. За ними не погнались. Тётка начальница только и крикнула им в догонку: «Бегите, бегите! Никуда ваши матери не денутся. Отработают, как миленькие…»
А мы, все остальные немного передохнули и пошли по своим рядкам дальше. Ужин нам привезли в поле. Когда начало темнеть, показался долгожданный край поля. Комбайны давно косить закончили и уехали, приехала за нами телега. Кто доходил до края поля, шел к машине, отдавал мешок с колосьями и топал к телеге. Дошел до конца поля и я. Но вместо радости окончания работы, разревелся. Мои рядки из-за резкого разворота комбайна на самом краю поля были не скошены. Надо было рвать колоски руками. Все ушли, а я рвал, рвал и рвал. Не помнил и не знал тогда, тем более не знаю и сейчас, как я оказался на земле и уснул.
Мама доила у кошар закреплённых за нею коров, когда приехала телега с поля. Она подумала, что приехал, как обычно, и я. Закончила мама доить коров, сдала замерщице молоко, вымыла специальное для дойки ведро и пошла кормить и укладывать меня. Когда пришла к саманному домику, в котором мы жили вместе с четырьмя доярки и их детьми, меня ни где не было. Стала меня искать, расспрашивать ребятню и взрослых. ? тут выяснилось, что я остался в поле. Всю ночь до рассвета, в кромешной тьме южной ночи мама бегала по скошенному полю, разыскивая меня. ? только когда посветлело на востоке небо, нашла меня свернувшимся в клубочек и крепко спящим. Она не стала (или не смогла) меня будить. Принесла меня на ферму на руках, попила чаю, и пошла доить…
В тот день в поле меня не взяли, а к обеду поле было уже и убрано.
Ведет заседание Жан Миндубаев
