Клуб «Симбирский глагол».
Ведущий Клуба – Жан Миндубаев.
Гость Клуба – Андрей Цухлов.
Визитная карточка гостя:
Цухлов Андрей Юрьевич.
Закончил филологический факультет Ульяновского педагогического университета. Преподавал в Ульяновском педагогическом колледже №4. Несколько лет работал в городской газете «Ульяновск сегодня». Публиковался в альманахах «Мономах», «Карамзинский сад» и других. ?здал два поэтических сборника – «Четверговый дождь» (2000 г.) и «После четвергового дождя» (2006 г.). Член Союза писателей России.
От ведущего
Поэта Андрея Цухлова в нашем Клубе уже встречали. Со стихами, которые у него весьма своеобразны и, я бы сказал, мотивированы реальностями нашего бытия. Но вот сегодня является поэт Цухлов уже в качестве прозаика. ? опять с оригинальным сюжетом и манерой повествования. Хорошо это или не очень — судить нашим читателям. Вот и все на сегодня. Жан Миндубаев.Андрей Цухлов
ДО ВОСТРЕБОВАН?Я
Ленка Сумчатая
У неё была вымирающая профессия – почтальон. ? жила она в деревне Грибовке, которую местные невесёлые шутники называли Гробовкой, потому что похороны в ней случались гораздо чаще, чем появления на свет. Самих шутников становилось все меньше, потому и юмор, равно как все другие признаки человеческого бытия, здесь постепенно таял. Грибовка не могла оставаться в стороне от того, что в первом десятилетии двадцать первого века люди почти перестали писать друг другу письма, то есть старым способом, ручкой на бумаге, от того, что они перешли от сложных повествований и сочинений к молниеносным и кратким сообщениям, и даже само слово «сообщение» сократилось до трех букв «СМС». Теперь все прилагаемые к бездушно-электронному тексту чувства умещались в нехитрый перечень смайликов, желтых рожиц, обозначающих радость, восторг, огорчение и некоторые другие, разрешенные производителями электронных устройств, эмоции. Появилась возможность видеть собеседника, где бы он ни находился, почти в любом месте Земли. Как это повлияло на близость отношений – вопрос отдельный. Об этом зачастую задумывалась Лена, коренная, так сказать, грибовчанка. Размышления были примерно такие: «Вот раньше, - захотел почитать книгу, живую, бумажную, – идешь в библиотеку, сидишь в читальном зале, шелестишь страницами, а они пахнут этой самой библиотекой, клеем. Теперь - нажал на экран, как сейчас говорят подростки, девайса – и читай, хочешь – слушай, хочешь - видео смотри… А в том-то дело, что не хочешь. Уж очень доступно все. Не надо сдавать килограммы макулатуры, чтобы получить «Графа Монте Кристо» или избранное собрание сочинений Достоевского. Чтобы потом с гордостью показывать гостям книжный шкаф, вот, мол, какие книги достал. Еда всегда вкуснее, если голодный, неизбалованный, если есть, как в советские времена, дефицит и деликатесы. ? с письмами - так же. Лист бумаги, неповторимый почерк человека, который для тебя важен, почтовый ящик, потертый, железный, который открывается с этаким скрипом, и почтальон, живой, настоящий, вроде меня, у которого в сумке письма, письма, вреди которых есть, может, самое важное…. Сегодня в почтовых ящиках – пустота. ?х содержимое перекочевало в другой, виртуальный мир. А они, ящики, еще остались, скрипят, как старики, ворчат и вспоминают, какие письма, какие газеты и журналы попадали в их, всегда теперь незаполненное, брюхо». В Грибовке и окрестностях её звали по-разному: Ленка-почтальонша, Леночка-почтальон, в зависимости от того, как к ней относились жители и какие послания она им приносила. А ещё некоторые за глаза называли её Сумчатой, из-за привычки носить довольно внушительную сумку на животе. Вот уже семь лет она работала на почте и таскала эту неизменную сумку из кожзаменителя, и даже под её грузом приобрела чуть заметную сутулость. ? когда ей подруга-ровесница Наташа, двадцатидевятилетняя продавщица из местного сельмага, говорила: «Ну чего ты за эти копейки горбатишься?», то смысл получался и прямой, и переносный. ? чтобы совсем отточить образ, Наташа добавляла: «Вот ради чего? На доску почета тебя не повесят, премию не дадут. А наградят, тя, Ленок, орденом Сутулова!». «Надо же кому-то почту носить, - отвечала обычно Лена, - Да и куда я пойду с двумя детьми?». ? действительно, в селе вариантов больше не было, уезжать в город – невозможно, детей оставить нельзя, да и боязно было той городской жизни, и чем дальше, тем боязней. Да и некогда было думать Лене о карьерных прорывах, благосостоянии, революциях в личной жизни или манны небесной. Вставать приходилось рано, собирать младшего Женьку в детский сад (в Грибовке было дошкольное учреждение, куда приводили аж восемь детей). Бывать он там ох как не любил, потому что воспитательница, толстая тетя Фрося, все время говорила «Смотрите, не обкакайтесь у меня!» и там кормили противным омлетом и тошнотворным молоком с пенками. Несъеденное громогласно подвергалось обещанию «вылить всё это за шиворот». Поэтому сонный Женька хныкал, гундосил, распускал сопли, не мог попасть рукой в рукав рубашонки. Старшая Анька, второклассница, просыпалась сама под пение недорезанных петухов, тоже нехотя одевалась, заглядывала в приготовленную с вечера школьную сумку. Ей опаздывать было нельзя: учиться приходилось в соседнем селе Петровском, более крупном, где базировалась администрация поселения. В Петровское свозили ребят из окрестных деревень, грибовская школа была закрыта областным начальством «в рамках оптимизации общеобразовательной сети и в целях повышения качества общего образования». Некоторые учителя из Грибовки вместе с детьми ездили в Петровское на одном микроавтобусе. Поначалу Лена боялась отпускать дочь, да деваться было некуда. Хорошо, что с ними вместе жила мама Лены, Полина ?вановна, её в селе все звали тётя Поля, она помогала: и детей накормить, и в садик отвести младшего, хотя у самой суставы болели и давление скакало, что иногда даже сознание терялось. Понятно, что денег ни на что не хватало, ни пенсии тети Поли, ни зарплаты почтальонской. Кто же будет хорошо платить, если профессия вымирающая… Ну а с мужем своим Лена никогда особо счастлива не была, разве что до свадьбы, когда с таким томлением ждала ночи, чтобы ускользнуть из дома, и шататься с Сашкой по окрестностям, наслаждаться всяческими запретными плодами. Это была свежая, гибкая, безбашенная молодость, дурманящая пахучей новизной, безбрежностью будущего. Но, как это бывает, расплескать её получилось быстро. Саша затосковал, стал всё больше и больше пить. Остатки бывшего колхоза окончательно растащили, работы в селе не было. Его это злило, особенно когда на свет появилась Анечка. Ссоры, скандалы, упреки. Однажды Саша чуть не умер от паленого спирта, который распили с мужиками. Вообще, в деревне на людей, которые пили магазинную водку, смотрели как на идиотов, считали их транжирами или мажорами. ? понятно, что ни транжирами, ни мажорами никто быть не хотел. При этом трое распрощались с этим миром именно через сомнительные жидкости, стеклоочистители. Бывало, в аптечный пункт привозили спиртовой настой «перца стручкового», и местные на него одно время подсели. Едва спасшись от объятий того света, Саша, будучи не на шутку напуган, решил завязать, месяц ходил мрачный и трезвый. Но делать всё равно было нечего. ?ли не совсем так: дел было выше крыши, в деревне-то только поспевай, только заработать было невозможно. Вот и решил он податься вахтовым методом в Ханты-Мансийск, в «нефтянку», как уже сделали несколько молодых грибовских мужиков. Правда, вот что его сдерживало: жёны «вахтовиков» стали погуливать, не всецело посвящая себя ожиданию своих благоверных. Конечно, благоверность уехавших тоже была сомнительна. Поэтому тут уж было так – куда ни кинь – везде клин: здесь в нищете жить невыносимо, всем вместе уехать нельзя. ? с долгими рабочими командировками семьи распадались естественным образом. Так произошло и с мужем Лены: поначалу он привез неслыханную сумму, но она вскоре растаяла, - на детей, на одежду, на новый мобильный телефон, хотя сотовый сигнал в селе был неважнецкий. Второй раз полярная северная полярная ночь проглотила Сашу и переварила. Он попросту исчез. Оставил ей только свою фамилию «Касатонов» - и исчез. ? вот уже полтора года от него не было ни слуху ни духу. Поговаривали, что он завел себе богатую женщину и уехал с ней в другой город, а то и за границу. Наташа, забегавшая нередко к подруге поболтать, высказывала версию, что он там спился и бомжует. Заявление в полицию (которую здесь по старой привычке упорно продолжали называть милицией) о пропаже человека не сработало, как говорят, «план «Перехват» результатов не дал. А жизнь шла своим чередом, шла мимо, кого подбадривая, а кого и втаптывая в землю. Вот и осталась Лена ни вдова, ни жена, и вроде как несвободная. Все реже дети спрашивали «Мам, а когда папка, приедет?», все меньше находилось в потоке мыслей места для уехавшего на Север человека. ? рванула бы на поиски, как жена декабриста, по его следам, да как детей на шее у бабушки оставишь? Случится что – и как дальше? ? вот уж полтора года ни одного мужика к себе близко не подпускала, и страшно, и стыдно, и надежда на возвращение крохотная оставалась, хотя порой Лена думала, что уж и не надо никакого возвращения, ничего из этого хорошего не выйдет. Нечто подобное двенадцать лет назад произошло и с её отцом: он просто переехал в другой район без объяснения причин. Некоторые умники назвали бы это кармой. Место работы Лены, точнее эпицентр этой работы, было в Петровском. Там, в местном отделении «Почты России» она каждое утро получала корреспонденцию, чтобы разнести по селу (с недавних пор оно официально стало именоваться «Петровское сельское поселение») и окрестным деревенькам. Своей машины у почтового отделения в Петровском не было. Если везло, то везло, местные попутки обычно Сумчатую не обижали. Но, как правило, транспорта не было. Пройдя адреса по Петровскому, Лена шла за три, четыре, шесть километров: в деревню ?збенки, где доживали свой век одиннадцать бабушек, приходилось ходить через лес в Марьино. Рассказывали, что на этой дороге можно встретить волков, которые в последнее время расплодились и нападали на овец и телят. А еще болтали, что именно на Марьинской просеке ночью видели свинью с человеческими глазами. ? будто мальчишки из Петровского загнали её, изловили и отрезали ухо. На следующий день вроде у старой бабы Вали Терехиной было ухо платком замотано. Про неё же ходили слухи, что она в сарае с бесами водилась, раздевалась, кувыркалась через двенадцать ножей и обращалась в свинью. Но Лена, хоть и пугалась таких рассказов, знала, что всё это чушь, что баба Валя при жизни была добрая старушка, которая страдала потерей памяти и была в последнее время совсем глухая. Лена помнила, как носила ей пенсию, как она всё порывалась угостить Лену «чаёчком». Одинокая-преодинокая, потерявшая молоденького мужа в конце войны. Лена шугала мальчишек, которые залезали к ней в сад поживиться яблоками, сидела и слушала её воспоминания, всю её «бывалошную жизню». Добрые у нас люди, любят за глаза говорить. Надо же: 12 ножей… Впрочем, невольно Лена, сидя за «чаёчком», искала глазами ножи, смотрела на повязанный платок и потом ей становилось стыдно за эти мысли. Нет, людей Лена боялась больше, чем волков и оборотней. В прошлом году на дороге в Грибовку к ней пристали незнакомые пьяные подростки и отобрали сумку. Там была пенсия трех грибовских бабушек, они её забрали. Сумку вернули, полоснув по ней ножом; до сих пор эта рана у сумки не может зажить, и очевидно, никогда не заживет. Тогда Лену будто парализовало, она боялась, что её пырнут, что её будут домогаться. Но юных налетчиков интересовали больше деньги на выпивку. Потом Лена очень переживала, что не вступилась за эти пенсии, что не закричала, не позвала на помощь. А еще она до дрожи боялась свою начальницу, которая руководила почтовым отделением в Петровском. Это была классическая стерва, безмужняя, высокомерная Ольга Вениаминовна, которая не разговаривала с людьми, а отчитывала их. Она носила один и тот же синий костюм, строгую длинную юбку, зато прическа всегда отличалась жутким разнообразием: то она накручивала себе какие-то воланы, то сооружала на голове почти египетские пирамиды, то перекрашивалась в разные цвета, даже в фиолетовый. «Петровское отделение! - говорила она в трубку со смесью официальности и презрения, - Выражайтесь яснее, по существу! Женщина, ничем не могу вам помочь!..Вы что, меня не слышите? Я русским языком говорю: ничем, слышите, ничем не могу вам помочь!» Как она орала после того случая с подростками! Грозилась уволить, называла безответственной, безалаберной, и так в несколько заходов за полчаса, как рыба-пила. В итоге Вениаминовна заставила написать Лену объяснительную, а бухгалтерии поручила удержать сумму утраченных пенсий из её зарплаты. ? хотя деньги были в общем небольшие, но двухмесячный заработок Лены накрылся медным тазом. Вечером со слезами обиды и стыда она просила в долг у Наташи. - Гнида эта твоя Вениаминовна, - говорила Наташа, - одолжу, конечно, о чем говорить. Отдашь как сможешь. У самой твоей начальницы ни детей ни плетей, вот и злая как собака. Нашла кого обижать, Ленка моего!. Она обняла растерянную и благодарную подругу и предложила: «А давай на неё порчу наведем! Я это – быстро! Поговорю кой с кем и все её крашенные волосья повыпадывают! Глядишь, и собьем спесь с нее?!» - Что ты! – запротестовала Лена, - как это можно! Она же несчастная женщина, если разобраться… - Себя бы пожалела! – возмущалась Наташа, - Ты я смотрю у нас больно счастливица! Ну ладно, но смотри: еще она тебя так обидит раз, устрою я ей танцы с саблями… А своему скажу, чтобы тебя до Петровского на машине подбрасывал, старайся туда больше ногами не пёхать… Все же Наташа – молоток. Прямо не подруга, а круг спасательный. - Надо тебе, мать, газовый баллончик раздобыть. Пшик – в харю, и все, - продолжала она рассуждать. - Ну куда мне, Наташ, я еще с перепугу в себя прысну. Ну, в одного попаду, а другие? ? куда я потом от них с сумкой сбегу?! Да и не смогу я – человеку – в лицо, в глаза… - Человеку! В лицо! - передразнивала ее подруга, - Кабы человек был с лицом, а то гаденыши тупые, так и придушила бы вот этими руками! Поколение пепси... Наташа показывала при этом свои руки, сильные, нешуточные, действительно способные постоять за себя. Эти руки не раз отвешивали «по щам» мужу-выпивохе, плюгавенькому типчику абсолютно недеревенской внешности. Как и почему они до сих пор жили вместе – это была одна из загадок мироздания. Может, потому что она продавала в сельмаге продукты, а он их туда привозил из райцентра на УАЗике, тоже «бывалошном» и глухом, как баба Валя. То есть всегда глох, и достучаться до него – надо было постараться. Рядовой Платонов Стояло солнечное Вербное воскресенье, Лена накануне срезала несколько веточек, которые теперь пушистились на столе в вазочке. В приоткрытое окно врывался воробьиный гомон, и эти незатейливые птички, казалось бы серые, сегодня трубили, ликовали, шумели, словно единственный раз им позволили расслабиться, покричать, вволю наворобьиться, прервать свой предначертанный жизненный путь праздничным воплем, который, конечно, мало кто заметит, никто не оценит, но это неважно, неважно, потому что это этот крик - самое главное из того, что останется от этих птах. А солнце? Оно впервые за год лизнуло своей атомной энергией землю, и там, под коркой ошпаренного снега, очнулась трава, взбодрилась почва и тоже впервые задумалась, какому растению дать ход, а какое придушить как бесполезный сорняк. Домашних дел за неделю накопилась уйма: надо было начинать вскапывать огород, натопить баню, постирать белье, приготовить с Аней уроки на завтра. Полина ?вановна, склонясь над швейной машинкой, пыталась прострочить шов, несмотря на дрожащие руки. Женька ползал по полу и, перевоплощая в своем воображении кусок деревяшки в машину, сосредоточенно двигал её по невидимой дороге со звукам «вжжжж», пускал слюни. «Надо Женьке машинку купить в Петровском или в городе заказать кому, а то мальчишка, а машинки и той нету», - подумала Лена, выходя за водой до ближайшей колонки. Захлопнув калику, она с удивлением приметила листок бумаги, выглядывающий из почтового ящика. «Это что же, почтальон здесь я, тут какое-то послание – мне». Лена поставила ведра на землю, с легким скрипом открыла рот металлического ящика и достала письмо. Ее удивление росло стремительно: это был старый конверт аж времен «Почты СССР», 1980 года с портретом полководца Александра Суворова. На нем выцветшими чернилами был выведен индекс Грибовки и адрес Лены, «Заречная, 28», но никакого штампа, оттиска или печати, которые позволили бы определить почтовое отделение, не было. А в графе «?ндекс предприятия связи и адрес отправителя» значилось: «В/ч 1941, Николай Платонов, до востребования». «Кто такой Николай Платонов? Почему мне? Что за конверт, который лет 25 как не используются для почтовых сообщений?». Пальцы почувствовали, что внутри конверт не пустой. Лена посмотрела сквозь него на солнце, но толком ничего разглядеть не могла. Охваченная любопытством и удивлением, она сходила за водой (негоже возвращаться в дом с пустыми ведрами) и, скрываясь от детей и матери в сенях, оторвала краешек конверта и извлекла оттуда листок бумаги, сложенный вчетверо, который на вид был еще более древний, чем конверт. Он был словно вырван из какой-то забытой тетради в линейку, с грязными разводами и пятнами. Было ощущение, что это письмо из школьного музея. Почерк - рваный, поваленный вправо, словно старый деревянный забор. Стала читать: «Здравствуй, Лена. Меня зовут Николай. Мне так и видится твое лицо, видишься ты, не понимающая, что это за письмо. Очень прошу, не выбрасывай его сразу, дочитай до конца. Я долго, очень долго, боялся тебе написать, потому что всегда был нерешительным, но мне уже терять нечего. Там, где я нахожусь, очень скучно, да и родственников у меня нет, потому что я детдомовский, хотя родом, как и ты, из Грибовки. Просто мне бы очень хотелось, давно хотелось, чтобы кто-то знал, что я, скажем так, существую. Писал мне письма. Вспоминал обо мне. ?ногда я представляю, почти вижу, как ты возишься с детьми, идешь на работу со своей сумкой, нетребовательная, одинокая, беззащитная, мне хочется сделать для тебя что-то хорошее…» Лена испуганно осмотрелась по сторонам, хотя ничего нового вокруг не произошло. В глазах помутилось, по спине побежали мурашки. Сердце билось, словно строчил пулемет. Это просто какой-то бред. Она глубоко вдохнула и вновь впилась взглядом в покосившийся забор почерка… «Я очень далеко. Вряд ли мы встретимся по-настоящему, ну точно, еще долго не встретимся, поэтому ты можешь быть спокойна. Я вот чего осмелюсь тебя попросить, да, это странная просьба, да, я понимаю, что скорее всего ты мне откажешь. Но всё равно: я тебя прошу иногда писать мне. Немного, пусть несколько строчек, можно нечасто, хоть раз в год, но даже от этого мне будет радостнее. Письма опускай в свой почтовый ящик на калитке. Прости за то, что потревожил. Если нет, не обижусь, значит, так тому и быть. С поклоном и надеждой на ответ, рядовой Николай Платонов». Лена сложила листок в конверт и спрятала в карман. Занеся ведра в дом, она спросила: - Мам, не видала, к нашему почтовому ящику никто не подходил, никакие бумаги в него не кидал? - Что ты, Леночка, - откликнулась Полина ?вановна, - кто ж в него чего положит? Ты ж у нас почту разносишь по ящикам, аль нет? - Ну да, ну да, - растерянно бормотала Лена, глядя на Женьку, который, раздобыв какую-то палку, прицеливался и стрелял из нее, будто из винтовки: пш-пш! Она села на диван, с минуту помолчала и снова спросила: - Мам, а у нас в Грибовке Платоновы никогда не жили? - Платоновы? Не знай, дочка, не было у нас никада таких… Вроде в Марьино жили раньше давно, щас-то нет…У нас точно не было. Да ты сама лучше меня все фамилии знаешь, списки там у вас на почте есть…А чёй-то ты какие вопросы задаешь, за водой она сходила. Может, тебе там голову напекло? - Да я так просто. Просто так, - забормотала Лена, - Спущусь в погреб за картошкой!.. Просто так. Она спрятала странное письмо на дно своей сумки и спустилась в погреб. «Ничего не понимаю, - думала Лена, - глядит все как розыгрыш, сейчас же можно всё подделать, бумагу обработать, типа под старину стилизовать. Но кому это надо, зачем? Первое апреля прошло. Кому-то романтики захотелось, слова такие…». Она выбрались в комнату с пакетом картошки и услышала голос матери: - А вроде был перед войной, говорят, у нас какой-то Платонов, сирота. Родителей то ли раскулачили, то ли умерли они. ? вроде он пришел после детского приюта в колхоз работать на трактор. А как война началась – так на фронт ушел со всеми мужиками, молоденький совсем. - ? что? – спросила Лена и почувствовала, что у нее холодеют руки. - ? говорят, сгинул там, пропал без вести. - А звали его как? - Ой, не помню, дочка, может, Михаил, а может Николай, не помню. А чтой-то вдруг про него заговорила? - Да так, интересно просто. Просто интересно. С этого дня Лена выуживала со дна своей сумки конверт, перечитывала его по нескольку раз и в недоумении прятала обратно. ? ни с кем она не решалась поделиться этой тайной, даже с близкой подругой Наташей, и письмо это словно жгло, оно как будто делало сумку тяжелее, словно и не лист бумаги это, а бандероль или посылка, которую и бросить нельзя, и отдать никому не возможно. «Если это шутка, то не смешная и даже жестокая шутка», - думала она. Почтальон Пушкин - Та-а-а-к…Опять наше высочество не соизволило явиться на работу вовремя, - встретила Лену Вениаминовна интонациями, не предвещавшими ничего хорошего. - Простите Ольга Вениаминовна, автобус задержался… - Значит, я, недостойная, на работу не опаздываю. А почту за тебя кто разносить будет, Пушкин что ли? У тебя сегодня три бандероли, 17 извещений, 13 писем, и не только по Петровскому… - Я все сделаю, Ольга Вениаминовна. - Смотри у меня, Касатонова. А что если проверка придет, а тебя на месте нет? Мне что, прикажешь изворачиваться, врать, что ты корреспонденцию разносишь? Ты хочешь, чтобы я за тебя перед руководством краснела? Лена представила пунцовую Вениаминовну, опустившую взор в пол, а перед ней самого Президента, сидящего за столом, постукивающего по нему пальцами. «Так-так, как вас там, Ольга Владимировна, если не ошибаюсь…» «Вениаминовна» «Значит, Вениаминовна. Я вот не пойму, почему вы, вполне себе ответственный работник «Почты России», заставляете своих подчиненных исполнять несвойственные им профессиональные обязанности? Почему вы как руководитель начального звена не организовали работу Петровского почтового отделения надлежащим образом?». «П-почему, я все организовала, вот у меня в кабинете и портрет Ваш висит, и отчетность в порядке, и бухгалтерия, и журнал поступлений ведется…Даже грамота у меня от Минсвязи имеется за плодотворный многолетний труд на поприще, то есть во благо и в связи с юбилеем…». «Это всё, конечно, хорошо, Ольга Владимировна» «Я Вениаминовна…» «Тем более. Поэтому как Президент России, который тоже вынужден пользоваться услугами «Почты России», хотел бы вам указать на ряд недостатков, а в отдельных случаях и существенных недоработок. Возьмем хотя бы вашу, с позволения сказать, кадровую политику. Почему у ваших подчиненных зарплаты маленькие, почему вы заставляете их писать кучу ненужных бумажек, почему вы принуждаете сотрудников продавать всякую ерунду типа стиральных порошков, моющих средств и зубной пасты, какое отношение это имеет к почте? Почему в соседние населенные пункты ваши сотрудники ходят пешком? Почему у вас люди стоят в очереди с извещением, чтобы получить письмо, и ещё неизвестно, получат они его или их просто обхамят? Почему у вас тут, в Петровском отделении, реклама всяких микрозаймов «до зарплаты» и для пенсионеров? Они и так все в долгах и кредитах, вся Россия парализована этими «легкоденьгами», а вы еще и на почте это впариваете?! Так что Ольга, вас там по отчеству, я как Президент Российской Федерации, объявляю вам строгий выговор с занесением» «Мы исправимся, мы исполним все ваши указы и поручения, мы станем образцовым отделением», - лопочет красная Вениаминовна. «Устал, я от вас таких, - машет рукой Владимир Владимирович, - да что уж взять-то с вас, если тут до сих пор Пушкин корреспонденцию разносит…» - ….Я с тобой разговариваю, Касатонова, - Лена поймала себя на мысли, что улыбнулась прекрасному видению. Она вздрогнула и снова вернулась в этот мир, в котором всегда перед всеми виновата. - Я тут как-то в интернет заглянула и вот что обнаружила, - продолжала Вениаминовна, - анекдотов про «Почту России» до обидного полно. Вот, например, - «Внук решил отправить деду в деревню коньяк 5-летней выдержки, поэтому купил 3-летний и отправил «Почтой России», «Мало кто знает, что «Почта России» является автором таких изобретений, как сыр с плесенью, уксус и изюм». ? вот как тебе – «Делаем деньги с «Почтой России» - заказываем в интернет-магазине стул. Выбираем доставку почтой. Получаем посылку, а в ней уже антиквариат». А эти кавеэнщики тут ляпнули по телевизору: «Это почта: здесь все для того, чтобы никто ничего не понимал…». А все почему – потому что такие почтальоны, как ты, не могут на работу вовремя прийти и почту разнести быстро не могут. Потому что ты, Касатонова, безответственная. Лена молчала и ждала, что за анекдоты в интернете ей сократят и без того крохотную зарплату. ? тогда точно придется проситься к Наташе в магазин или искать какую-нибудь другую работу. Но Вениаминовна на этот раз не стала применять особых репрессий. Но дальнейшие её слова Лену тоже не успокоили. - В общем так, Касатонова. Через три недели в областном центре пройдет конкурс «Мисс «Почта России» - 2015. Нам спустили разнорядку с требованием представить участниц от района. Мы посовещались с коллегами и решили командировать тебя. Отстоишь нашу честь, так сказать. Условия конкурса мне скинули, ознакомься. Походишь там по сцене, задом повертишь, ты бабешка вполне себе смазливая, если приодеть, причесать и сделать мейкап. Ты хоть знаешь, что такое мейкап?! В общем, готовься. А сейчас – бери корреспонденцию и дуй по адресам. Лена посмотрела на распечатанный листок. Конкурс состоял из самопрезентации, творческого соревнования и дефиле в разных нарядах и даже, - о кошмар! - В купальнике. Ходить по сцене, когда на тебя смотрят сотни глаз, мужчины там всякие, это – невозможно! А еще – фотоаппараты, видеокамеры, да еще это в газеты попадет, в интернет...Это позор был пострашнее гнева начальницы. - А можно, я не буду участвовать? – робко спросила Лена. - Чего-чего? – взъярилась снова Вениаминовна. Уважительную причину Лена придумать не успела. Да и не умела она врать. Даже во спасение. - Будешь, еще как будешь. Куда ты денешься с подводной лодки. Эту мерзкую фразу про подводную лодку Лена слышала много раз. ? именно она окончательно добивала все её робкие попытки возразить. Лена взяла сумку и вышла на воздух. Хождение по адресатам имело один большой плюс: в это время она не находилась в замкнутом пространстве со стервообразной начальницей. «Жаль, что Президент никогда не заглянет в Петровское», - думала она, вышагивая по селу, представляя, как она будет в купальнике (на котором, наверно, будет приляпан кружочек с номером) стоять на сцене и деланно улыбаться под масляными глазками зрителей. Мероприятие В актовом зале Петровской школы было устроено мероприятие, посвящённое наступающему Дню Победы. Никто толком не понимал, что это – праздничный концерт, день памяти, встреча с ветеранами, поэтому учителя так и говорили - «мероприятие». Зал украсили шариками, на плакате был нарисован солдат-победитель в каске и автоматом ППШ, улыбающийся, лишенный индивидуальных черт. Немногочисленные старшеклассники долго возились с звукоусилительной аппаратурой, пока не отладили звук микрофона, который постоянно норовил пронзительно гудеть. Потихоньку подходили сельчане, рассаживались по местам, привели двух фронтовиков, последних фронтовиков – Семена Петровича Никифорова и Клавдию Никитичну Прокофьеву. Семен Петрович почти ничего не слышал, голос был едва слышим, годы согнули его в поклоне словно в благодарность за долгую жизнь, которая еще в юные годы могла оборваться от шальной пули или прилетевшего осколка. Было сложно представить, как он, девятнадцатилетний, низкорослый, освобождал Венгрию и Австрию. Бывало, что он забывал, что было пять минут назад, но помнил почти все деревеньки и сёла, которые он прошел с боями в Европе, помнил каждого пристреленного немца, благо их было немного, всего три. Помнил своего командира, который грозился его расстрелять, потому что Семен принес ему несвежей воды, и у того случилось расстройство желудка, страшно неуместное при марш-броске. Клавдия Никитична в войну была медсестрой, и непонятно как она не сошла с ума от солдатских страданий, стонов, криков, набухающих кровью бинтов, покалеченных тел, безруких, безногих, обреченных молодых и не очень молодых бойцов. ? когда её внучка, уже взрослая девушка, говорила, что боится идти лечить зубы, Клавдия Никитична не возражала. Она невольно вспоминала тех ребят в полевом госпитале и больше всего на свете хотела, чтобы никто не страдал. Даже от кариеса. Даже от лечения кариеса. Лена собралась с духом и отпросилась у Ольги Вениаминовны в школу, ведь Анечка должна была петь в хоре. Она увидела в актовом зале немало знакомых лиц. Многим она носила письма, выдавала бандероли. Да и вообще в деревне все всех знают, поэтому личная жизнь здесь затруднительна. Ну то есть все не просто всех знают, а знают всё обо всех, так что пока «сарафанное радио» Петровского превосходило своей эффективностью любые современные электронные социальные сети. Впрочем, молодое поколение всё больше уходило в виртуальный мир. Теперь ребятишки с одной улицы все чаще не играли, не встречались вживую, а сидели по домам, глядя в мониторы. Туда же переместились игры, и дружба, и первая любовь. Лена скромно села на задний ряд и стала ждать начала. «?-поч-тальон-сойдет-с ума-разы-скива-янас…», - выхватило её сознание строчку из звучащей песни. «А ведь и правда, - подумала Лена, - Тогда как почта работала? Под бомбежками. Донеси письмо до окопа, возьми у солдат их письма. А если похоронка, каково её было отдавать родным? Открывает тебе дверь жена, мать, дети, а у тебя в сумке - конвертик, последняя весточка, «погиб геройски там-то» или «пропал без вести». ? как будто ты виновата, как будто ты убила. Пытаешься успокоить, но ничего не получается, разворачиваешься, уходишь, а позади остаются вой и причитания. ?дёшь по деревне, а люди тебя боятся, гадают, к кому на этот раз, к кому….? если почтальон обходит их дом, им чуть легче: может, всё обойдется, может, жив пока…». На сцену вышли старшеклассники, мальчик и девочка, а также учительница русского языка и литературы. Они читали стихи на военную тему и предлагали участникам выступить. - …В нашем районе проходит ряд мероприятий патриотической направленности, - тараторила ведущая-девочка возвышенно-ровным голосом, - Мы продолжаем проводить туристические слёты, соревнования по игровым видам спорта, смотры строя и песни, в школах формируются спортивно-оздоровительные клубы, возрождается сдача комплекса ГТО…Мы присоединились к реализации проекта «1418 огненных верст» и разработали свой маршрут в честь Победы. Назвали его «Героями гордится край родной…». Цель данного маршрута – собрать материал о ветеранах войны для школьных музеев и провести акцию в рамках…. Мысли Лены отстранились от «акции в рамках» и она вспомнила о странном письме, которое лежало у неё в кармане блузки. Месторасположение в зале позволило ей незаметно достать его. Она вновь пробежалась глазами по строчкам. «…С поклоном и надеждой на встречу, Николай Платонов…» - А мы хотим предоставить слово «детям войны», - продолжала ведущая, - Тяготы военного времени легли на их детские плечи, но они вынесли всё. Пожалуйста, Лидия Андреевна… Микрофон взяла пожилая женщина, некогда доярка бывшего колхоза «Путь ?льича». Заговорить ей было тяжело. - Знаете, память у меня плохая. Но вот никогда я этого не забуду. Это было в сорок четвертом. ? вот на мой день рождения мама сварила нам несколько картошин. Детей нас у неё было четверо. А нормальной картошки тогда конечно, не было…Ели траву, почки березовые, гнилые картошки искали в поле. Попробуй зерна возьми себе просто так, всё на фронт. ? вот у нас, детей, получился праздник, были эти картошки, мама сохранила. Мы все тогда голодали, кто как скелет был, кто опухал с голоду. В нашей деревне несколько человек умерли. ? вот, мы эти картошки съели, а мама…выпила этот бульон, отвар это картофельный… А потом была Победа, мы в поле тогда работали, пахали, и тут крики «Победа! Победа!» ? тут кто кричит, кто плачет, кто пляшет, кто чего!… Прям все как с ума сошли. А я отца своего еще месяц потом бегала на станцию встречать, думала, что вернется. Каждый день бегала. Пока похоронка наконец не пришла. В зале стояла гробовая тишина. Почему-то Лене пришло на ум именно это расхожее выражение, уж очень оно было сейчас уместным – «гробовая тишина». ? вот эту саму тишину нарушило дурацкое хихиканье и пиликание с задних рядов: двое девятиклассников, увлеченно тыкали пальцами в свои смартфоны, толкая друг дружку локтями. Все посмотрели на юнцов, но никто ничего не сказал, даже укорять их теперь, ругать, взывать к совести было стыдно. Лидия Андреевна села в зал. Всем было так неловко, что девочка-ведущая не сразу возобновила сценарий, пригласив на сцену еще одного «ребенка войны», Андрея Федоровича, пенсионера из Петровского. Лена с тревогой подумала, что не отключила звук в своем мобильнике, стареньком, потертом и дешевом. - Ну что я хочу сказать, мы, конечно, жили тяжело, работали без выходных. Голодали. Я вот сваво батю дождался, - говорил Андрей Федорович сиплым голосом, - Он пришел с войны, нам очень повезло. ? вот он рассказывал, что сначала у нас и оружия-то не было много, сидят солдаты в окопе и ждут, когда убьют того, у кого винтовка. Говорил: вот убьешь немца, у него и автомат возьмешь, и зажигалку, и часы, и нож, и провизию. А нашего солдата убьют, с него и взять-то нечего. Вот за эти-то слова его и взяли куда следует, больше его никто не видел. Стукнул кто-то… Но вот что я хочу сказать: смотрю я сейчас на Украину и думаю: не добили мы фашистов тогда. Не добили…. - Спасибо, Андрей Федорович, присаживайтесь, - вежливо прервала «неформатные» слова старика ведущая и предоставила слово для отчета ученикам из числа актива школы. - …В этом году ученическая коллегия нашего района выступила с инициативой провести акцию «Напиши письмо прадеду», - вернул в реальность Лену голос восьмиклассника-ведущего, - В этой акции уже поучаствовало 750 человек. Школьники узнали, что в дни войны письма были в виде треугольников, сложенных из обычных листков бумаги. Также они познакомились с настоящими письмами с фронта и написали свои письма-обращения к прадедам, которых уже нет в живых. Вот, например письмо первоклассницы Тани Сорокиной. На сцену вышла девчушка с большими бантами. Ей дали микрофон. Она глубоко и резко вздохнула и начала читать наизусть: - Здравствуй, мой прадедушка Саша. Пишет тебе правнучка Таня. Мне семь лет. Я учусь в первом «Б» классе. Жаль, что я с тобой не знакома. Но я много слышала о тебе от родных. Я знаю, что на войну ты ушел в молодом возрасте, был тяжело ранен в боях с фашистами, награжден орденами и медалями. Ты, прадед Саша, был солдатом стрелкового полка, участвовал в обороне Ленинграда. Потом, когда ты вернулся, ты работал главным бухгалтером в сельсовете. Мы помним тебя и гордимся. Большое спасибо, дорогой прадедушка, за то, что мы теперь живем в мирное время. Ты давно умер, и поэтому я никогда не получу от тебя ответа. Но ты будешь живой в нашей памяти. Я хочу брать с тебя пример, быть такой же смелой, не уступать перед трудностями, любить Россию и быть хорошим человеком. 9 мая я пойду на митинг, посвященный Дню Победы, и ты, дорогой прадедушка, будешь рядом со мной… У многих в зале на глазах были слезы. Защемило сердце и у Лены. Всё же непонятно, с чего начинается такое безумие, как война, думала она. Живут-живут себе люди, работают, любят, в гости друг к другу ходят, и тут – раз и начинают друг друга убивать. Встают под разные знамена и убивают. Мало какой войне есть исчерпывающее, полное объяснение. Ну понятно с Великой Отечественной: русских людей решили перебить за то, что они русские, на своем языке разговаривают, свои песни поют. Понятно, что мы должны были дать отпор. А гражданская война? Это совсем не понятно. У этих флаг белый, у этих – красный, все за народ, слова у всех правильные, но все друг друга уничтожают. - Письма с фронта. Письма на фронт. Как долог и труден был их путь, - говорила тем временем девочка-ведущая, - Сегодня я предлагаю вам принять участие в акции «Письмо ветерану». Здесь за столами лежат листки с готовыми текстами письма. Вы можете дописать свои слова, слова благодарности нашим дорогим ветеранам. Гости подошли к нескольким столикам, сели писать. Лене вдруг захотелось ответить тому незнакомцу на его загадочное послание. Она подсела к пишущим, достала свое письмо и ручку. Она слабо отдавала себе отчет в том, что делает, хотя этого с ней никогда не случалось – ведь по жизни её везли два коня, точнее, кобылки – скромность и рассудительность. Но тут впрягся третьим еще один конь, пока безымянный, и эта тройка прибавила скорости и удалой безоглядности. «Лена, куда несёшься ты? Дай ответ!» - спрашивала она себя и не давала ответа. «Дорогой Николай!» - написала она на листе вслед за его строчками. Она опасалась что-то написать не так, потому что зачеркивать потом было ещё боязнее. Но ручка как-то сама стала выводить слова. «Дорогой Николай – («Почему «дорогой»? когда он успел стать «дорогим»?) – Мы не знакомы, но мне кажется, что вполне можем таковыми стать. То, что я тебе отвечаю («Ну вот я с ним уже на «ты» почему-то»), уже несколько странно, но ведь я не делаю ничего постыдного. Как там – «Я вам пишу, чего же боле». Николай, я не против общения, но ты, я надеюсь, серьезный человек, похоже, военный, поэтому нехорошо устраивать такие прятки, нагнетать загадочность, устраивать эту странную игру с почтовым ящиком и письмом. Надеюсь, ты реальный человек, а не какой-то чей-то розыгрыш. Было бы интересно тебя увидеть. Сама не знаю, почему тебе пишу, но сейчас начинаю понимать, для чего – чтобы поздравить тебя с приближающимся Днем Победы. («А правда, вот почему я взялась за ручку, вполне нормальное объяснение!»). Здоровья тебе и удачи. «Концовка, конечно, глупая, да вообще письмо глупое, ну и ладно, - подумала Лена, - Посмотрим, кто это решил со мной завязать общение…» - Если вы написали ваши письма, - то складывать их в треугольники следует таким образом, – девочка в пилотке с красной звездой взяла листок и стала сгибать. Ее примеру последовали те, кто писал, и Лена – тоже. Её разобрало профессиональное любопытство, почтальон все-таки, кому как не ей следовало бы знать, как делать треугольники-письма. Но только она не отдала свой треугольник, а незаметно сунула его в свою сумку. Чуть покраснев от смущения, она потихоньку вновь села в зал. На сцену вышли дети младших классов. Каждый из них держал в руке фотографию родственника, участника войны, который погиб или умер позже. Анечка держала фото брата прадедушки, Егора Филипповича. - Кино идет, воюет взвод, далекий год на пленке старой… – запели дети. ?х лица смешались с портретами героев войны, и казалось, что они молча поют в одном хоре со школьниками. Черно-белые лица ожили, глаза смотрели на тех, кто сидел в зале. Некоторые, и Лена тоже, - плакали. «? всё о той весне увидел я во сне, пришел рассвет и миру улыбнулся. Что вьюга отмела, что верба расцвела. ? прадед мой с войны домой вернулся», - пели дети. Ком в горле заставил Лену на время забыть о письме. Она не помнила, как вышла с Аней на улицу. Они направились к остановке, благо скоро должна быть маршрутка в Грибовку. - Мам, а почему фашисты напали на нас? – спросила дочь. - Потому что они плохие, - ответила Лена, - потому что им приказал злой и жестокий их начальник Гитлер. - А почему он был такой? - Наверно, потому что его никто не любил. ? вот если бы наши войска его не победили, то и нас бы с тобой тоже не было. - А кто бы был? - Ну может, кто-нибудь, может и был бы. Только бы все вокруг разговаривали бы по-немецки. - А мы сейчас английский учим, немецкий не учим. - Да, сейчас надо учить английский. Как по-английски сказать «Аня любит свою маму»? - Энн лафс хе мазе, - сказала Анечка. «Да, по-русски это в сто раз лучше звучит, - подумала Лена, - в тысячу раз…» Навстречу шли парень с девушкой, не очень трезвые. - Давай еще полторашку пиванделя возьмем, - канючил он. - Не хочу уж, не лезет в меня, - жаловалась ему подруга. - А фигли делать-то, - увлекал он её в мутную, несмотря на солнечный день, даль. Они скрылись за углом, покачиваясь. «А ведь он её, видно, по-своему любит. ? она его тоже. Они еще молодые и еще красивые…». ? так ей стало жалко этих неприкаянных парня и девушку, жалко погибших и покалеченных в той войне, жалко голодающих 70 лет назад детей, жалко стервозу Вениаминовну и жалко себя. Но тут же внутренне себя упрекнула: «Тебе-то жаловаться грех… Сыта, дети растут. Вот ведь какая я неблагодарная…» Добравшись домой, Лена, пропустила Аню вперед, оглянулась, бросила треугольничек в свой почтовый ящик. «Бред какой-то», - подумала она и вошла в дом. Мисска Прошло три дня, и Лена стала забывать, что оставила свое треугольное письмо в ящике. Да и голова была забита хлопотами по дому, стирками, стряпней, огородом. Да еще подготовкой к этому жуткому конкурсу – то ли красоты, то ли знаний-умений. - Эк ты подруга попала, - сочувственно усмехалась Наташа, - А что? Может, в городе мужика нормального присмотришь. Как пройдешься там этак в дефиле, так на тебя сразу все засмотрятся. Главное, плечи расправь там и не горбись. - Да куда мне, - отвечала Лена, - кому я нужна – деревенская, с двумя детьми, да и не надо мне ничего, не хочу я на этот конкурс. Слава богу, там вроде в нижнем белье ходить уже не надо, правила немного поменяли, а то я там вообще сквозь землю провалилась бы. Но все равно не хочу. Вот смотри, что тут пишут в условиях: оценка выступлений конкурсанток на всех этапах ведется на основе следующих критериев: профессиональное мастерство, культура речи, эрудиция (ну какая у меня эрудиция?!), общительность (да я своей тени боюсь!), обаяние (очень смешно), внешние данные (это наверно размер груди, тоже ничего выдающегося), творческие способности и таланты (ну стишок могу рассказать, сама сочинила), пластика (это наверно надо уметь ходить по подиуму, как модели, заводя ногу за ногу, прямо и с лицом, будто ты ищешь туалет, но боишься спросить, где он находится, но вида не подаешь, показываешь, какая ты уверенная в себе и независимая), музыкальность (привет тому медведю, который наступил мне на ухо), степень оригинальности (вообще непонятно чего такое, может, юбку надеть с хвостом) и, наконец, – костюм. - Давно, Ленок, не слышала я тебя такой тирады, ты вроде как побойчей стала, так что у тебя есть шансы, - с довольным видом подбодрила её Наташа. - Какие там шансы! – Надо сделать красивое платье, или заказать, чтобы не опозориться, а у меня денег нет. - Не дрейфь, сошьем тебе что-нибудь, в город съездим, ткань купим, такой нарядище тебе скроим, все в осадок выпадут, а Вениаминовна твоя вообще от зависти лопнет. Чего боишься? Ты молодая, себя показывать надо. - Нет, ты смотри чего дальше написано: обязательные конкурсные задания при проведении регионального этапа: первое - «Визитная карточка» - участницы конкурса в течение двух минут представляют краткую информацию о себе, своей работе, своем крае и второе - «Реклама почтовой услуги» - реклама одной из услуг, предоставляемой предприятием «Почта России». - Ну и чего? Вот всё и расскажи: я – такая-то, живу в Грибовке, люблю свою работу, начальницу, получаю хрен да маленько, если бы не огород, то вообще зубы на полку положила бы, ноги протянула бы, таскаюсь с сумкой, выполняю тупые поручения, продаю моющие средства, хоть какой-то заработок… - Наташа, перестань, и без того тошно. - ?звини. Знаешь, ты подходи к этому так: главное – участие. Никто от тебя волшебства не ждет. Какое в Грибовке нафиг волшебство? Вся магия – это как Петрович с утра нажираться успевает, а на следующий день работает себе на тракторе как ни в чем не бывало, вот одно волшебство только и есть. Так вот – выйди, расскажи о себе, а с творческим конкурсом – ну стишок расскажи в самом деле, раз поёшь ты невесть как. - А знаешь, я ведь уже сочинила, ты послушай, может, подойдет. - Ой, Ленок, да ты оказывается, вот чего умеешь, вот не знала. Лена достала тетрадку и, смущаясь, начала читать: «Я - почтальон. Я несу вам посланье. Ждёт меня каждый, наверное, житель. В сумке – надежды, радость, отчаянье… Вот, - получите и распишитесь. Вдруг и моё ты письмо прочитаешь, В нём междустрочье важнее, чем фразы, Я притаилась в извилистом почерке, В нем ты меня распознаешь не сразу. Адрес – Земля. ?ндекс четкий, межзвездный. В бездне скучает солнечный ветер… Сколько же лет световых…Лучше поздно, Чем никогда не узнать, что в конверте. Я – почтальон. Мои крылья поникли. Но вопреки комариному зуду Снова я в путь отправляюсь неблизкий. Люди, дождитесь меня. Скоро буду». - Ну ты даешь, да ты Лермонтов в юбке! Ну и молодец! Неужели сама сочинила? Умница! – Наташа явно не ожидала такого, - Ну смотри: платье мы тебе сварганим, стих прочитаешь, о себе расскажешь, ну про отсутствие мужа и двух детей можно опустить. Расскажи про красоту, которую ты видишь, когда носишь почту, рассветы, закаты, там лес, все такое. Попросим кого-нибудь фото сделать и на экран их выведем, вот и все. Это для нас вся эта природа привычная, а они в городе скучают по ней, для них это – романтика. Скажешь, не потому что вам машину не выделяют, а нравится ходить пешком, вот. - А реклама услуги? - просила Наташа, - Перевод денег? Получение бандероли? Скучно как-то… - А никто не просит тебя рекламировать настоящие услуги, их можно придумать… - А что тут придумаешь, всё давно придумано… - Вот именно – давно придумано, - медленно проговорила сообразительная Наташа, - А что если эта почтовая услуга и была давно придумана? Лена смотрела на подругу распахнув глаза. - Слушая, меня, Ленок, внимательно. Знаешь, у Федорыча Хромого в Петровском голубятня есть? – Лена кивнула. - Так вот, голуби у него страх какие умные. Надо у него спросить, может ли его голубь взять письмо и улететь к тому, для кого оно написано? Ну хотя бы понарошку, просто взять письмо и улететь? - ?? - Вот и будет тебе реклама почтовой связи! Ретро! Чё сейчас: настрочат смску, и отправят «Ты где?» «Целую», «Ок», или один смайлик, рожицу круглую, или улыбается, или, наоборот, не улыбается – всё на этом. ?ли электронная почта, мобильные почтовые приблуды. Чик – и отправлено. А тут, понимаешь, длинное бумажное письмо, дышит духами и туманами, как сказал какой-то поэт… - Блок, - подсказала Лена, которая начала понимать идею. - Вот, типа Блок. ? вот там, в письме, признания, чувства, слова красивые, то-сё, хренотень всякая возвышенная, не то здесь - «Манька, зараза, дай пожрать», и это письмо несет голубь, белая птица, несет в клюве, он летит высоко в облаках, смотрит, где тот человек…? вот наконец благая весть спускается с небес, сердца соединяются, он ей отвечает, голубь летит обратно и в конце концов, живут они долго и счастливо связанные священными узами законного брака, умирают в один день (прикинь, счастье какое), тебя назначают начальником отделения, повышают тебе зарплату, а Вениаминовна благополучно выходит на пенсию, или неблагополучно, споткнувшись о своего жирного кота… ? тут они расхохотались легким смехом. - Нет, я серьезно, я поговорю с Федорычем. Лена была безмерно благодарна подруге. В перечне немногих пунктов, которые делали её жизнь счастливее, Наташа занимала не последнее место. Попив чаю с прошлогодним малиновым вареньем, они прошлись по селу, благо вечер был теплый и безветренный, в подробностях обсуждая будущий конкурс. Боязнь, которая недавно томительно поедала Лену, сменилась почти озорством. «Вот все будут говорить: смотрите, мисска сумку волочет, мисска письма нам несет!.. Ну и ладно!». Охохонюшка Подходя к своему дому, Лена заметила, что кто-то стоит у почтового ящика. Она присмотрелась: ну да, Варвара Кузякина, которую звали в селе Варька Охохонюшка. Сложно было определить её возраст – на вид от сорока пяти до шестидесяти, в зависимости от наряда и от освещения: она словно старела по солнцу – чем ближе к вечеру, тем больше она старушилась. Но прежде всего она была примечательна тем, что считалась полоумной. Но и это полоумие было каким-то зыбким. Удивительно, но с представителями власти, в магазине, и в прочих более-менее «официальных» ситуациях она могла казаться совершенно адекватным, рассудительным человеком, а в другой обстановке она часто начинала «чудить». Многие помнили, как такая ненормальность началась, рядом с Варькой двадцать три года назад ударила молния; несколько минут она была без сознания, а когда пришла в себя, тут, как говорили, у неё «кукушка и съехала». Она могла зимой ходить по селу одетая по-летнему, и казалось, что мороз её абсолютно не касался, и даже пар изо рта не шел. Она выкрикивала странные слова, словно обращенные ко всем и ни к кому конкретно. Варьку побаивались за её кликушество. Как-то поздней весной она стала шататься по улицам и приговаривать «Пить хочу, пить хочу! О-хохонюшки!», хотя воды в колонках и колодцах было предостаточно. С этими словами она ходила с неделю. ? вот с середины июня в Грибовку пришла жуткая жара и засуха. Растительность на полях и огородах пожухла, вода в двух колодцах просто исчезла, а насосная подстанция вышла из строя. Тогда грибовцы очень страдали от безводья. Дошло до того, что бабушки ходили на кладбище, и, воткнув в землю кол, просили у неба дождя, неизвестно, кто их на это надоумил. С таким же успехом они могли воззвать и к местной администрации, чтобы починили водонапорную станцию. Впрочем, дождь пошёл на следующий день, а водопровод заработал только через полтора месяца. Но это еще безобидный случай. Как-то Варька начала посреди дороги складывать дрова в виде домика. Сложила и села напротив, раскачивается. «Варвара, ты чего тут сидишь с дровами?» - спрашивали её. «Жду, когда загорится», - отвечает. Через два дня на окраине вспыхнул дом, мужик покурил, и от сигареты чуть семья не погибла, вовремя проснулись. Но бывало и хуже. Однажды Варька взяла кружку с водой и гуляла по селу, время от времени отпивая и, полоская рот, эту воду выплевывала. Все понимали, что это не к добру, но Варька ничего не объясняла, только мотала головой, трясла распущенными волосами и, отбулькав горлом, говорила: «Охохонюшки!». Спустя неделю в местном пруду утонул восьмилетний мальчик. Убитые горем родители пошли было к Варьке, но она заперлась в доме и никому не открывала. По заявлению в полицию к Варьке наведались следователи, но «накопать» против неё ничего не могли. «А. что, товарищи, полоскать горло водой, пребывая в общественном месте, - это противоправное деяние? – спрашивала представителей органов Варька, являя чудеса нормальности. Довод был железным, и они не стали назначать экспертизу на вменяемость. ?м было ясно: на одинокую женщину в селе наговаривали. Ну подумаешь, травы всякие на столе разложены, ну подумаешь, не работает нигде, а где сейчас работу найдешь…С тех пор Варьку на улицах почти не видели, неизвестно, чем она занималась и что ела. ? вообще ходили слухи, что если Варька заглянет к кому-то в окно, - жди покойника. Поэтому даже увидеть Охохонюшку на улице - уже было плохим знаком. ? вот – этот «плохой знак» крутился около почтового ящика Лены. ?здалека она увидела, что Охохонюшка беспардонно запустила руку внутрь – залезть в него было не проблемой - и вытащила треугольное письмецо. Лена хотела было броситься и догнать Варьку, но страх перед этой не от мира сего особой остановил её. «Зачем, зачем я поддалась на этот розыгрыш? Вот кто решился поглумиться надо мной! Но зачем ей это нужно? Еще растрезвонит по селу, что я пишу письма неизвестному солдату. Хотя ничего плохого я не написала…» Мысли путались, привычное чувство неудобства, стыда перед самой собой наполнило Лену. Казалось, что Варька застукала её за чем-то, что должно быть скрыто от любых посторонних глаз. Она видела, как Охохонюшка, приплясывая, направилась к своему дому. «Ну вот, давно большая выросла, а в сказки веришь..», - досадовала на себя Лена. Около часа она не знала, что делать. Потом решилась и пошла прямо домой к Варьке, с которой до этого, к счастью, никогда даже не разговаривала. Дверь была не заперта. Пахло каким-то отваром, сырым деревом и особым духом. Ведь у каждого человека – свой запах, который впитывается во все внутренности дома, особенно если хозяин обитает в своем жилище давно. Охохонюшка сидела на кровати скрестив ноги по-турецки и разматывала клубок черных шерстяных ниток. ?з одного клубка она делала другой, и смысл этого занятия терялся в её комнате. На столе стояла двухлитровая банка молока, а рядом – сидящая фигурка из хлебного мякиша. В комнате - вполне чисто и прибрано, никак не скажешь, что у хозяйки, как выражались местные, «мозги хомутлякались». - Здравствуйте, Варвара…, - Лена запнулась, - Алексеевна, если не ошибаюсь… - Христосовна, Варвара Христосовна, все мы люди Божии, - Охохонюшкин голос звучал словно из старого радио, неестественно, как бы «с песочком». - Можно я буду называть вас тетя Варвара? Охохонюшка кивнула. - Тетя Варвара, я к вам по такому делу. Уж извините, но я видела, что вы сегодня взяли из моего ящика письмо. Я хотела спросить, зачем оно вам и вообще, зачем вы меня разыграли. Да, у меня нет мужа, это…как-то непонятно. В общем, я прошу отдать мне это письмо и никому не говорить об этом. Пусть это будет такой шуткой… Варька молчала, продолжая увеличивать один клубок и уменьшать другой. Было слышно, как в комнате жужжат мухи, а за окном лают собаки. Лена ждала ответа. - Какие уж тут шутки, - наконец заговорила Варька, - Человек давно не здесь, а успокоиться всё не может. А тебе – шутки. Шутница. Охохонюшки!.. Лена надеялась на более внятные объяснения. - Тетя Варвара, я не понимаю, зачем вы написали мне это письмо. Отдайте мне его, пожалуйста. - Да не могу я, вот настырная. Я обещала передать ему твой ответ. Ты ж не передашь, ты живая, здешняя, а я уж найду путь. - Тетя Варвара, пожалейте меня, не издевайтесь. Ну посмеялись – и будет. Я же вижу, что вы не такая, как о вас говорят. Ну прошло уже первое апреля, сегодня уже шестнадцатое. - Охохонюшки! Варька слезла с кровати, прошлась по комнате, потом остановилась и приложила к своим глазам два клубка. Лицо получилось жуткое, почти череп с глазницами. - Лена, я – тебя вижу. Я тебя насквозь вижу. Это «нАсвкозь», с ударением на первый слог, словно пронзило Лену, в животе появился холодок. - ? его я вижу, - Варька повернулась к хлебному человечку, - но он – сам написать не может, ему надо помочь. Варька отложила клубки в сторону и налила молока в миску, поставив её перед человечкообразным мякишем, словно перед котенком. - Он и кушать не может, ему надо помочь. Он ходить не может, ему надо помочь. Он говорить не может, ему надо помочь. ? я ему помогу. ? ты ему поможешь. «Что я тут делаю, зачем меня сюда занесло?! - подумала Лена, - Она сумасшедшая. А я – дура, круглая дура». - Ну, может, и дура. Но ему – приглянулась, - сказала Охохонюшка. ? тут Лене стало страшно. Вот уж и правда – «нАсквозь»…Хлебный человечек безглазо смотрел на неё. «О Господи! Ну зачем я сюда пришла?!». - А пришла ты, чтобы я тебе сказала: ты его встретишь, и я тебе в этом – помогу. - Я пойду, наверное…?звините, что побеспокоила. Я пойду. - Ну какие гости так сразу уходят, давай хоть чайку попей, - эти слова прозвучали так обычно, так «нормально», не радиоголосом, а таким вполне обыденным и даже доброжелательным, что Лена не поверила своим ушам. Она села за стол, на котором сидел человечек у блюдечка с молоком. - Ну вот, угощайся, - Варька поставила две кружки с чаем - ей и себе. Лена не знала что и думать. Какая Охохонюшка настоящая: когда нормально разговаривает или когда придуривается? А может, она придуривается, когда говорит нормально? Какая Варька на самом деле? Недаром про неё всякое болтают. - Ты пей, дочка, чаек-то, вкусный, с травками, - теперь Варькин голос не содержал ни намека на «тараканов» в её голове. Чай оказался и правда вкусный, с таким причудливым травяным букетом, что разгадать состав его было невозможно. ?менно этот чай успокоил Лену почти до степени равнодушия. Ей уже казалось, что ничего странного и страшного не происходит. Впрочем, со стороны всё смотрелось, мягко говоря, нестандартно: Лена и Охохонюшка пили травяной чай, а хлебный человечек словно участвовал в этом, сидя с ними за столом со своим молоком в блюдце. Варька, будто делала это каждый день, ловким движением руки смочила ему рот. - А что это вы такое делаете? - спросила Лена. - Коленьку кормлю, - сказала серьезно Варька. «Да, - подумала Лена, - как там уж у Пушкина, который за меня, как говорит Вениаминовна, почту разносит: не дай мне бог сойти с ума, нет, легче посох и сума. Сума у меня уже есть, посох только найти осталось». - Вот и познакомились, - подытожила Варька. - ? будь с ним там как-то поласковей. «Там» - это где, интересно знать?», - подумала Лена. Она засобиралась домой. Ей почудилось, что хлебная фигурка смотрит прямо на неё. - Тетя Варвара, ладно, пусть письмо будет у вас, только никому не говорите про него, и что я была у вас – тоже не говорите. До свидания. - Ну, ступай, доброй ночи. Охохонюшики!.. Лена обулась и очутилась на воздухе. Через некоторое время она сидела дома и делала вид, что читает книгу. Ни дети, ни тетя Поля ничего такого в её настроении не заметили. Спустя несколько часов Лена ушла в сон. По ту сторону Грязнушки Как всегда, момент начала сна Лена не заметила, поэтому иная реальность окружила ее стремительно и естественно. Она шла по берегу речки и влажная трава щекотала её босые ноги. Туманные сумерки таили в себе неизвестность. «Речка вроде наша, Грязнушка, но почему такая широкая?». Лена видит лодку, старую-престарую. «Ей поди не один десяток лет, и садиться в нее опасно, утонешь, а я плавать не умею». - Садись-садись, - говорит ей Охохонюшка (надо же, взялась откуда-то!), тебе - на тот берег… Лена послушно взобралась в лодку. - Просила письмо – вот тебе письмо, мне что ли больше всех надо, сама и передашь, - проворчала Варька и сунула ей бумажный треугольничек. Лена узнала свой почерк. Лодка, покачиваясь, поплыла в гущу всхлипывающего тумана. Ей показалось, что из-под воды ей кто-то протянул руку. «Наверно, это тот мальчик-утопленник», - спокойно подумала Лена. Её несло в неизвестном направлении, всё дальше от берега, лодку то подхватывало течением, то начинало кружить, но туман был такой густой, что никаких берегов видно не было. «Ничего, река без берегов не бывает, куда-нибудь да пристану», - подумала Лена. Впрочем, вёсел в лодке не оказалось и оставалось только ждать. «Куда ты денешься с подводной лодки…» - откуда-то шепнул ей голос Вениаминовны. Лена продолжала плыть, а земли все не было. «А мне же надо отдать письмо…» - вспомнила она. Достала из сумки (ну как же без нее?) небольшую пластиковую бутылку из-под минеральной воды, засунула в нее бумажный треугольник, завинтила крышкой и бросила в воду. Лена почему-то решила, что это самый надежный способ доставки письма до адресата, делают же так моряки, и получается. Письмо в бутылке уплыло своей дорогой. Неизвестно сколько Лена находилась между берегами, между небом и землей, во власти лодки. Было даже непонятно, тепло или холодно. ? вот лодка уткнулась в берег. Вокруг вроде как рассвело, зеленая трава блистала росой, похоже, настало утро. Листва берез слегка шелестела на ветру. Значит, Лена плыла всю ночь. На траве сидел молодой человек в военной форме, галифе были подвернуты, рядом с босыми, в мозолях, ногами стояли кирзовые сапоги, рядом с которыми валялись портянки. Видимо, он собирался их постирать. Курносое добродушное лицо. Несмотря на юный возраст, испепеленные сединой волосы. Не ускользнул от Лены и цвет глаз – серый с зеленоватым оттенком. Когда лодку прибило к берегу, солдат встал, надел пилотку с красной звездой, подал Лене руку. - Разрешите представиться: рядовой Николай Платонов, Брянский фронт. Уроженец села Петровское. - Я догадалась, - сказала Лена, уже ничему не удивляясь, - Елена Касатонова. - Лена, сегодня мы можем познакомиться поближе. Это я тебе написал письмо. Ты не обиделась? - Это же Варвара написала, чтобы разыграть меня… - Так это я попросил написать, я ей его наговорил, а она записала. Я же не могу у вас там письма писать, ты же понимаешь. - А мы сейчас где? – задала Лена прямой вопрос. - Мы… как бы это выразиться…мы на нейтральной полосе. Мы здесь ненадолго. ? если ты не против, прошу считать нашу встречу свиданием. - Постой, Николай, но ты же умер… - Убили, - поправил ее солдат. - ?звини. - Жизнь слишком коротка, особенно была моя – раз и всё, и поэтому когда мы здесь окажемся - не так важно, чуть раньше, чуть позже. Важнее, что у тебя было и с чем ты сюда прибыл. - Я вот – на лодке. - Да, ты пока гость, ты – на минуточку, тебе еще рано. - Ну спасибо, утешил, - попыталась пошутить Лена, - А можно задать тебе такой…женский вопрос? - Задавай. - Вот я, мне кажется, тебе понравилась, ты мне написал, хочешь дружиться…А тебя не смущает, что тебе – восемнадцать, а мне скоро тридцатник, что у меня двое детей, что у меня муж…был. Солдат сел на траву, Лена расположилась рядом. Он улыбнулся и потеребил седые вихры. - Да это был женский вопрос... Значит, то, что я неживой, тело лежит где-то под Курском, деревню не помню, это тебя не смущает. А вот что ты старше меня на десяток лет – это страх. Ну, бабы… «Вот и правда, какая дура», - подумала Лена. - Но почему я? - Почему, почему…Просто понравилась. Может мне красивая женщина понравиться?... Лене эти слова пришлись по душе. - Ну представь, между боями сидят солдаты, письма домой пишут, к ним приходит полевая почта, весточки из дома получают. А мне никто не пишет, и мне черкнуть парй строк некому. А завтра, скорее всего, пуля прилетит, или снарядом тебя на части порвет, и никто про тебя не узнает, не вспомнит. А тут – ты. А то, что 74 года прошло с моей гибели – ну и что. Здесь это неважно. Здесь нет ни времени, ни возраста. Лена решила достать из почтовой сумки свое зеркальце – она всегда его носила с собой. ? точно: в отражении ей было около семнадцати. Похоже, свет-зеркальце решио ей «всю правду доложить». Ну и пусть эта правда и не правда вовсе, а все равно приятно. - Расскажи, как там было? - А было так: началась война, и в июле нас собрали на призывном пункте. Раздали винтовки, сухпайки. Две недели учили стрелять, метать гранаты, атаковать, штыком колоть, правильно ложиться при взрыве. Немного поработали с артиллерийским орудием, потренировались из пушки стрелять. А что, никто ничего не умел, все же были мужики из деревень, танков не видели, если только трактора. Мало кто думал, что война так надолго, так всерьез. Помню первый бой, мы готовились, рыли окопы. Сидим, ждем. Сначала налетели и начали нас хреначить с воздуха, разбомбили наши позиции. А что – винтовкой самолет не сшибешь…Орем, мечемся, вой, свист, раненые пошли, убитые, части тел разбросаны. Потом танки пошли, с танков – пулеметы, вообще высунуться невозможно. Они нас просто продуманно убивали, как загнанных зверьков. Пару танков подбить удалось, но в основном они просто прошлись сквозь нас, смели. ? только потом пехота ихняя пошла, когда уж и сопротивляться было почти некому. Стреляли, полуживые от страха, кто - бежать, кто посмелее - оставался и умирал. Потом объяснялись со своими, почему проявили трусость, оставили рубежи. А что толку нас ругать? Стоим, жалкие, поседевшие, грязные…Решили включить нас в новое, свежее подразделение…. Я его прозвал собачьим: там были натасканные на танки собаки. ?х готовили по-особому: кормили только под танками с работающими двигателями. А потом – взрывчатку на спину – и вперед. ? псины – молнией, немцы не успевали их отстрелить, из танка их не видно – они же низко к земле бегут. ? вот в том бою три танка собачки так остановили…А потом нас командир взвода в атаку повел. Но мы не добежали до немцев. Пока кричали «Ура!», «За Родину!», «За Сталина!», нас покосили из пулеметов. ? меня тоже. ? ведь ни одного фашиста у меня не получилось убить. Тут встречаюсь с некоторыми из них. Спрашиваю, что ж вы, падлы, в Россию-то полезли? Они, понятно, нихтферштейн, глаза отводят. А что с них, гадов, взять, у них был приказ…Думали, по-быстрому, пока тепло. Вот хрен вам! Рассказали, потом наши воевать научились, вламывали им мама не горюй, и самолеты у нас появились хорошие, и танки, и атаковать стали с умом, а не с винтовками на пулеметы, и в «котлах» их варить. Но все это потом. - А как это происходит там, ну когда… - Умираешь? Ну это как рождаешься, только наоборот. Мало что помнишь. ? у каждого по-разному. А еще - тут не принято об этом рассказывать. Каждому свое место, каждому свое время. Только как это определяется, как людей ставят в эту очередь, кого раньше, кого позже и за что…Этого я до сих пор не могу понять. Может, в этом и нет никакого порядка, а все происходит само собой. Тут я ничего не могу сказать. Они помолчали. Листва шелестела, волны травы колыхались. Николай откуда-то вытащил приплывшую, видимо, еще до лодки, бутылку с письмом. ?звлек треугольник, стал читать. - Спасибо, что написала. Мне теперь будет лучше здесь. ?… извини, что к твоему приезду портянки простирнуть не успел, неудобно как-то. - Да ничего, - улыбнулась Лена. - Я буду рад, если иногда будешь писать мне письма. - Хорошо, - согласилась Лена, - буду. - Это – тебе, - сказал Николай и протянул ей букет полевых ромашек. - Спасибо. Лена была очень тронута. Она ощутила, что пора возвращаться, иначе она останется здесь, а дома ее ждут мама и дети… - До встречи, - сказал он. - До востребования, - ответила Лена, робко обняла солдата и поцеловала. В его дыхании был табак и еще что-то, наверное, порох. Вмиг небо стало ярче в несколько раз, потом раскололось на две половины: Лена проснулась. На связи «Привет, Николай. С тех пор, как мы увиделись с тобой во сне, прошло три недели. Только теперь я решила вновь написать тебе. У нас прошло 9 Мая, День Победы, было очень торжественно. В Петровском, как и везде, была акция «Бессмертный полк», люди несли фотографии своих погибших родственников, этих фотографий было много, как и людей. Меня это потрясло. Жаль, что у меня нет твоей фотографии, наверно, её вообще нет. Но я бы прошла в колонне с ней. Возлагали цветы к обелиску. Представляешь, я нашла твоё имя в списке погибших! Ты, оказывается, ?ванович… А еще я приняла участие в региональном конкурсе «Мисс Почта». Жутко волновалась, готовилась, - и заняла второе место. Все удивились, когда я выпустила голубя и он, облетев весь зал, принес в клюве письмо и отдал его членам жюри. Если бы ты знал, как он привыкал ко мне, как я училась его запускать! Но Федорыч - мужик терпеливый, только такой терпеливый может столько возиться с голубями…Он говорил: у тебя получится, у тебя сердце доброе, голубь тебя послушается. Я даже имя ему придумала – Кеша. Белый с серыми перьями. Он привык ко мне, и иногда прилетает, я его кормлю с руки. Потом он садится на конек моего дома, вертит головой по сторонам, курлычет, потом улетает к хозяину. Ну совсем ручной. В общем, хорошо, что заняла второе место, а то отправили бы меня на центральный конкурс в Москву, я бы тогда совсем со страха померла. Правда, Вениаминовна ворчит, что, говорит, не первое. Но сама вроде довольна, нашему отделению все равно плюс. А еще она заметно подобрела, прямо другой человек, не грызёт меня больше. А всё потому что у неё наметился роман, мужик был из города проездом, зашел к нам и, слово за слово, стали общаться, переписываются в интернете. Вот почему она раньше злая была, потому что у неё этого «велосипеда» не было, ну это цитата такая почтальона Печкина из известного мультика. А еще за призовое место меня премировали, денежку дали, поэтому свое бедственное положение я немного поправила. Анечка у меня закончила второй класс, Женька учит алфавит и уже сам составляет слова. На работе обещали дать отпуск, потому что в отделение взяли еще одного человека, она меня подменит. Мне, конечно, страшно посылать письмо туда, где ты находишься. Не дай Бог, о нём узнает кто-то, кроме Охохонюшки, скажут, Ленке в психушку пора. Но не всегда наши вроде серьезные дела имеют какой-то глубокий смысл, а иногда, казалось бы, глупости по-настоящему ценны. Сегодня ты почтальон, и вроде вся жизнь крутится вокруг этого, а завтра все меняется полностью. ? я этого не понимала до тех пор, пока тебя не встретила, пусть даже так необыкновенно. Не скучай, я та, кто думает о тебе. Обнимаю, Лена» Она сложила письмо треугольником и, оглянувшись, бросила его в свой почтовый ящик. Она почему-то знала, что Охохонюшка его заберёт. А если не заберёт – не беда: придёт новый сон и они с рядовым Платоновым вновь свидятся по ту сторону Грязнушки. Хорошо, что сегодня не на работу. Она пошла на окраину села, туда, где белыми облаками на давно не паханом поле расцвели ромашки. ?дти было легко, плечо не отягощала привычная сумка. Дышалось тоже легко – с утра прошел короткий теплый ливень. Лена долго сидела в поле, вглядываясь вдаль, иногда проводя ладонью по ромашкам, будто поглаживая детей. Она не хотела их срывать. Для неё они были живые.