Клуб «Симбирский глагол». Ведущий Клуба – Жан Миндубаев. Тема заседания: «Мир УН?ВЕРА. Актовая лекция». Лектор – Самарцев Олег Робертович, доктор филологических наук, профессор Академии Медиа индустрии, заведующий кафедрой журналистики Ульяновского государственного университета. От ведущего. Журналистика в поисках демиурга или Шесть угроз четвертой власти. (опыт системного анализа кризиса современной журналистики)     Масса начинает и выигрывает Возникновение «нового журнализма» Д. Пулитцера и Р. Херста довольно точно совпало по времени с индустриальной революцией начала ХХ века. ?ндустриализация вывела широкую массу из информационной периферии, чтобы сделать ее главной движущей силой эпохи и основным потребителем газет и журналов, и, как следствие, безусловным диктатором информационной повестки дня. Странно ли, что не только форма, но и содержание прессы, дотоле стремившейся к диалогу, убеждению и просвещению, естественным образом претерпели системные изменения, которые Рендольф Херст довольно откровенно постулировал в несложных правилах.      Читатель, утверждал он, интересуется, прежде всего, событиями, «которые содержат элементы его собственной примитивной природы - самосохранение,  любовь и размножение,  тщеславие». «Новый журнализм», привлекательный в силу простоты и декодируемости для любой аудитории, изменил и критерии оценки качества журналистики. Непреложным правилом новых изданий стала формула – один элемент из списка Р. Херста  делает текст хорошим, два еще лучше, а наличие всех трех обеспечивают первоклассный информационный материал. Форма и содержание журналистского текста стали приспосабливаясь к новой структуре информационного потребления. Начался процесс таблоидизации, узаконивший стандарт перевернутой пирамиды и обособленность броского заголовка (headlin), иллюстративность и уменьшенный формат полосы. Как следствие, унификация и клиппирование текстов стали естественным трендом с учетом упростившихся потребностей аудитории. Тогда же Д. Пулитцером была сформулирована и универсальная формула газетного успеха. Она успешно применялась в изданиях его ученика и вечного соперника Уильяма Р. Херста, который небезосновательно полагал, что главный и единственный критерий качества газеты — тираж. Формула увеличения тиража, сформулированная Пулитцером довольно проста: политический скандал + расследование + разнообразные сенсации + спорт + женские рубрики + иллюстрации + юмор + реклама обеспечивают высокий тираж. Современное телевидение с успехом эту формулу реанимировало и надежно эксплуатирует по сей день, вызывая рвотные спазмы у взыскательного зрителя. Если учесть, что телевидение значительно моложе печати и совершило юношеское «открытие велосипеда», ориентируясь на классиков жанра, это вполне объяснимо. Кстати, состояние массового сознания и культуры начала ХХ века, отличавшееся определенным нравственным консерватизмом и наличием здравого смысла, сдержало потребителя от тотального отказа от традиционной диалогической журналистики. В определенной степени, оно даже стимулировало закрепление системы нравственных и этических норм,  а также позволило свободно формироваться широкому многообразию жанров и особому газетно-журнальному стилю. Масса, хлынувшая на информационное пространство ?нтернета вначале нового тысячелетия, напротив, оказалась совсем не взыскательной и совершенно не консервативной, поскольку и социально, и  интеллектуально оказалась не готова к восприятию абсолютной информационной свободы. ? не столько свободы потребления, сколько свободы активного соучастия и безмерного креатива. Коммуникативная ролевая инверсия – интерактивность – создала уникальную ситуацию, сходную с появлением печатного станка. Маклюэновская «галактика Гуттенберга» в ?нтернете приобрела гипертрофированный размах, при котором «печатный станок» стал доступен каждому без исключения, что само по себе явилось запредельным нравственным и социальным искушением для подавляющего большинства доселе лишенной права публичного голоса массы. ? масса  заговорила привычным для нее «шершавым языком», нимало не заботясь о культурологическом вреде тиражирования речи «окраин» и, тем более, возведения ее в речевую норму. Характерно, что массовый потребитель не просто плохо воспринимает сложные тексты, но и достаточно откровенно обвиняет их авторов в заумности, бессодержательности и многословии популярной «олбанской» идиомой «много букаффф». Не удивительно, что первым пострадавшим элементом журналистики в эпоху «электронного гуттенберга», стал собственно текст. Язык подвергся стремительной деградации, жанры редуцировались, а теперь настала очередь и метаморфоз содержания, смысла, что мы рассмотрим несколько ниже. Нет ничего неожиданного и в том, что следом подверглись ревизии этические нормы, определяющие границы дозволенного в публичном пространстве, легитимизовалась обсце́нная лексика и криминальный сленг. В следствии этих процессов, изменение речи сегодня идет не только по пути вульгаризации морфологии и синтаксиса, но и упрощения ее лексической основы, широчайшего употребления просторечного эллипсиса, заимствований и уменьшения активного словаря до пределов прагматического минимума. По большому счету, этот процесс отражает состояние речевой компетенции аудитории. Следует вспомнить, что академик Д.С. Лихачев, отвечая на вопрос о причинах исчезновения из оборота некоторых слов, пояснил, что страшнее исчезновение понятий, которые обозначают эти слова, например «милосердие»  и «порядочность». Профессиональная журналистика, в силу сложившейся социальной роли, всегда находилась в зоне элитарности с ограниченным или, по крайней мере, инерционным порогом диффузии в нее представителей иных социальных групп. ?менно посредством СМ? до эпохи ?нтернета происходило формирование норм – культурных, языковых, социальных, идеологических .?менно СМ? вводили эти нормы в активный оборот и обобществляли их. Теперь же структуру и содержание информации всецело определяет масса. Возрастание влияния массы на социум описал испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет в блестящем эссе «Восстание масс», в котором предостерегал не только от доверчивости к диктату большинства, но и о последствиях ее недооценки.  «Человек массы никогда не признает над собой чужого авторитета - размышляет Ортега-и-Гассет, - пока обстоятельства его не принудят. Поскольку обстоятельства не принуждают, этот упорный человек, верный своей натуре, не ищет постороннего авторитета и чувствует себя полным хозяином положения. Наоборот, человек элиты, т. е. человек выдающийся, всегда чувствует внутреннюю потребность обращаться вверх, к авторитету или принципу, которому он свободно и добровольно служит». Масса пользователей ?нтернет окончательно, говоря словами Ортега-и-Гассета, поверила в свою одаренность и свободу от норм и с упоением младенца реализует ее на просторах глобальной сети. Образно говоря, сегодня, чтобы принять участие в спектакле коммуникации, не нужно быть актером, знать систему Станиславского и обладать поставленным голосом, теперь не требуется карабкаться на сцену, достаточно просто громко кричать из зала более или менее в тон пьесе, нимало не заботясь о форме выражений и присутствии других зрителей и актеров. А если учесть, что такое право получают буквально все, спектакль становится странноватым, хаотичным и абсурдным, а роль актеров становится вторичной, если не декорационной. Меняется и сама структура формирования «информационного Олимпа», которая теперь не зависит от социальной значимости, компетенций и, тем более, общественной пользы возвышаемого. «В нашу эпоху информации, - писал М. Маклюэн, - известность определяется не тем, что некто что-то сделал, а просто тем, что он известен, как хорошо известный». ?гра без правил – «Лошадью ходи» Когда герой «Джентльменов удачи», не слишком удовлетворённый ходом шахматной игры, посоветовал «ходить лошадью», ситуация привела его к неизбежному конфликту, равно как и сеанс одновременной игры Остапа Бендера, с правилами знакомого весьма относительно. Отношения, в которых правила меняются бессистемно, в любой социальной реальности порождают стремление к конфронтации. Профессиональное журналистское сообщество, оказавшееся ровно в такой же ситуации, что и герой упомянутого иронического киношедевра, все чаще требует от других игроков информационного поля «ходить лошадью», соблюдая профессиональные или, на худой конец, этические нормы. В ответ на это, ему чаще всего опрокидывают на голову шахматную доску. Допустимость любой формы и любого содержания публикуемой информации становится навязчивым императивом, сомнения в рациональности которого вызывает активное массовое неприятие. Свобода самовыражения в ?нтернет стала своего рода социальной аксиомой, неприкасаемой и табуированной от посягательств. Более того, интернет стал всеобщим обожествляемым символом абсолютной свободы, но, в отличии от свободы социальной, совершенно не терпит ограничений. «Мы творим мир, в который могут войти все без привилегий и дискриминации, независимо от цвета кожи, экономической или военной мощи и места рождения, - писал в «Декларации независимости Киберпространства» Джон Перри Барлоу, классик интернетовского либертарианства. - Мы творим мир, где кто угодно и где угодно может высказывать свои мнения, какими бы экстравагантными они ни были, не испытывая страха, что его или ее принудят к молчанию или согласию с мнением большинства». Провозглашение абсолютной свободы сети в этом манифесте едва ли преследовало какие-то деструктивные цели, тем более цели, направленные на деградацию общественной морали или апологетику посредственности. Но ничего удивительного, что именно либертианство привело сеть к диктату унифицированного массового сознания, в котором проявление индивидуальности не только не определяет общего состояния, но и воспринимается чужеродным, поглощенное статистическим большинством. ?нтересно, что наиболее «топовые» представители «гражданской журналистики» почти буквально следуют завету Марка Твена, то есть пишут именно о том, что хочет читать большинство и, тем самым, реализуют упоминавшуюся идею о тираже, как высшем мериле качества прессы. ?х успешность, определяемая электронным аналогом тиража – числом посетителей страницы, выводит авторов блогосферы на уровень аудитории СМ? и дает им столь же высокие социальные преференции. В ситуации полной путаницы в законодательстве относительно медийного статуса ?нтернет и, напротив, жесткой определенности в отношении СМ?, условия для журналистики оказываются заранее проигрышными.  При этом журналист, публикующийся в прессе, не имеет возможности скорректировать свои ошибки или просчеты после выхода тиража, кроме публикации опровержения, то есть «потери лица»,  тогда как любое сетевое обращение открыто для последующих ревизий. Любое содержание может подвергаться произвольным ревизиям и цензурам в любое время и это не является предосудительным.  Никто не требует непременно сжигать спорные произведения а, в след за ними, и авторов. Постмодерн позволяет элегантно, в режиме «online» изменить текст, поскольку оперативное управление контентом становится современным credo и даже не требует высокой квалификации. Впрочем, как выясняется, и в ?нтернете «рукописи не горят»: неловко сказанное слово легко изменить или удалить с ресурса, однако удаленное оседает в кэшах поисковиков и на дисках сохранивших его пользователей. Безусловным признаком торжества новых технологий выглядит недавняя попытка изъятия из киосков тиража «Московского комсомольца» в Санкт-Петербурге с некоей статьей о Путине, Медведеве и демократах. Тяжкий труд, проделанный впустую. Неловкую попытку коррекции фундаментального и «невырубаемого топором» печатного слова свел на нет такой же невырубаемый кэш Рамблера. На фоне зыбкого, иллюзорного, как мираж текста, смыслы, таким образом, все же непременно остаются, поскольку успели репрезентироваться в сознании и на дисковом пространстве и, следовательно, выполнили свою миссию. Однако журналистике, традиционно привыкшей к последовательной схеме смысл-понимание-анализ-опровержение, то есть готовности к ответственности за сказанное или написанное в новой ситуации приходится либо с маниакальным упорством требовать «ходить лошадью» (совершенно безуспешно), либо задаваться риторическим вопросом – а что есть журналистика сегодня? ?нтересно, что массовому потребителю этот вопрос совершенно не интересен, более того, он выходит за рамки его незначительных компетенций и, скорее всего, вызывает раздражение, нежели желание дать на него ответ. Выходит, что журналистика вынуждена находить способ существования не просто в ситуации новых информационных стандартов, осложненных технологическим всплеском, но и в условиях изменения всей системы взаимоотношений с аудиторией. Двухмерное пространство посыл-обратная-связь, характерное для традиционной прессы, меняется на трех-четырех, а может быть и N-мерное пространство взаимодействия, в котором прежние подходы и принципы, по меньшей мере, неэффективны, либо вовсе не работают, а нормативное регулирование невозможно, либо отторгается обществом. Когда участники игры произвольно меняют правила, исходя из собственных предпочтений или конъюнктуры, а устроители игры и ее потенциальные арбитры – общество и власть - отказываются от своих полномочий арбитра и регулятора, журналистика вынуждена уходить в глухую оборону. ?нтересно, что постулируя безусловное право «гражданской журналистики» на диагностирование социальных проблем и бурно реагируя на диагнозы в блогосфере, власть практически не реализует возможность ее законодательного регулирования. Каждый раз подобные действия вызывают общественное возмущение, которое заставляет законодателей отступать на прежние позиции или ограничиваться публикацией неэффективных законов и последующей их отменой (статья о клевете и прочее). При этом и власть, и общество профессиональную прессу по большому счету игнорирует, одновременно ужесточая в отношении нее закон. Журналистике приходится действовать в весьма неравных условиях жесткого нормативного и этического «коридора», тогда как блогосфера «пасется на бескрайних полях» едва ли не полной свободы от норм. Неэффективность современных СМ? – чаще всего не результат плохой работы журналистов или снижения качества их публикаций а, напротив, существенного изменения социально-административных приоритетов, которые теперь обращены в сторону социальных сетей. Выходит, если журналистика теряет функцию эффективного общественного барометра, то ее роль становится достаточно неопределенной, поскольку в современных условия ни диалог, ни развлечение, ни даже информирование, прерогативой журналистики уже не являются. ?грать по новым правилам или вовсе без всяких правил профессиональному сообществу не привычно. Пытаясь же это сделать, журналистика несет невосполнимые репутационные потери, подвергается обструкции или законодательному преследованию. Парадоксально, что блогосфера при этом свои позиции только укрепляет, не особо опасаясь ответственности или морального осуждения. Презумпция анонимности Безусловная анонимность в ?нтернете стала еще одним вызовом для журналистики, которая даже за причудливыми псевдонимами всегда имела определенное лицо. Репутационная ценность автора или издания традиционно считалась высшим медийным капиталом. ?менно это и создавало фундамент доверия к прессе, который сегодня подвергается наибольшей угрозе. Журналистика в качестве «фабрики репутаций» выглядит очень не современно и, судя по всему, уже не слишком к этому стремится. Характерно, что из всех попыток, так или иначе, ограничить интернет законодательными рамками, наиболее яростное неприятие его активных пользователей вызывает именно угроза анонимности. Смиряясь с запретом пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений и наркотиков, экстремизма и даже курения, активная интернет-аудитория жестко встает за право не показывать своего истинного лица. Причудливые ник-неймы обретают определенность только в самых исключительных случаях или под давлением обстоятельств непреодолимого свойства (спецслужбы и уголовное преследование, большая слава и деньги). Характерен случай, когда блогер,  оказавшись свидетелем на суде против лица, процитировавшего его оскорбительный пост в своем электронном журнале, потребовал от суда доказательств, что он как физическое лицо и рассматриваемый судом виртуальный ник связаны между собой. А поскольку доказательство связи процессуально крайне затруднительно, суд этого делать не стал. При этом энергии и времени на «раскрутку» и монетизацию своего блога он потратил достаточно. Выходит, что связь личности и сетевого аватара зависит от множества факторов и аватар не всегда выдерживает перехода в реальность. Мотивации здесь могут быть сколь угодно сложны – от описанных П.Экманом в «Психологии лжи» страха разоблачения, мук совести и восторга надувательства (в патологических случаях), до гражданственного, по сути, стремления к истине с рационально сохраняемой анонимностью. Получается, что обезличенность – едва ли не главный элемент сетевого присутствия, которое ?нтернет-сообщество будет отстаивать до конца и на любом уровне. В этом смысле журналистике практически невозможно выбрать определенную позицию, поскольку имманентная ей персонификация становится чем-то неприличным и опасным в новой среде, которая агрессивно отторгает попытки обретения имени. Характерно, что объектом агрессивной атаки «сетевых троллей» зачастую становится не проблема, поднятая в статье, а ее автор. Масочная культура ?нтернет не слишком комфортна для профессиональной прессы, сознательно идущей к аудитории с «открытым забралом». В известной степени это свойство любой несформировавшейся общности, склонной к карнавальному, масочному и обезличенному самовыражению. Определенно, карнавальная обезличенность ?нтернета, не просто условие безопасного выражения своих мыслей, но и, используя определение М. Бахтина, образ жизни. «Карнавал не созерцают, - писал Бахтин, исследуя средневековые традиции, - в нем живут, и живут все, потому что по идее своей он всенароден... Во время карнавала можно жить только по его законам, т. е. по законам карнавальной свободы». Однако, в условиях высочайшей степени влияния информации в обществе, все это выглядит довольно тревожно. Не стремясь к сокрытию истинного авторского лица, журналистика все же сделала довольно губительный шаг, активно используя в своей практике ссылки на анонимные источники. На самом деле, между фразой «как сообщил в своем микроблоге пользователь @abcd» и «сообщил неизвестно кто» разница небольшая. Однако, первое сейчас – абсолютная норма и модный профессиональный тренд, без которого писать становится даже как-то неприлично, поскольку социальная сеть не только источник информации, но и неисчерпаемый voxpopuliдля прессы. С другой стороны, что крайне существенно для журналиста, цитирующего подобные источники, является обстоятельство уязвимости самых авторитетных электронных имен. То есть по сути дела за @abcdможет действительно скрываться кто угодно. В апреле в микроблоге  «Ассошиэйтед пресс» появилось сообщение: «Срочная новость: два взрыва в Белом доме. Президент Обама ранен». Вскоре агентство  сообщило, что его аккаунт в Twitter был взломан хакерами, однако «новость» успела заполнить все первые страницы и, как сообщает пресса,  «буквально через две минуты после этого самый важный индекс, DowJonesIndustrialAverage, упал примерно на 130 пунктов». Реальные убытки исчислялись миллионами долларов, оказавшихся платой за симулякр. «Мы находимся в мире, в котором становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла…,- утверждает Ж. Бодрийяр в знаменитой работе «Симулякры и симуляция» . Появление информационных симулякров в новой среде ставится на поток, обман уже воспринимается не как опасная дезинформация, а лишь как безобидный «фейк». Английское слова «fake» (подделка, фальсификация, подлог, обман) определяет не просто философию нового увлечения симуляцией новостей ради забавы, хулиганства или корыстных целей, но и целую индустрию их производства. Диапазон «фейков» обширен – от фальшивых страниц, внешне похожих на респектабельные ресурсы, которые перенаправляют вас, куда задумали злоумышленники, до совершенно выдуманных, возможно и для забавы, информационных поводов.  Впрочем, если вспомнить Троянского коня, которого можно считать самым древним и крайне успешным «фейком», то все становится на свои места – история вопроса не так уж и нова. Однако в сфере респектабельной журналистики, использование «уток» (фейков) прежде считалась делом недопустимым и предосудительным. Сегодня ситуация изменилась – в сети возможно все, тем более механизмов отличить подделку от настоящей информации у пользователя – даже профессионального - практических нет. На «фейки» попадаются все, включая авторитетные информационные агентства, «отмывая» своей публикацией обман, придавая ему особый статус. Существенно, что «фейк» работает так же, как и настоящая информация, правда до определенного времени. Вспомним, как легко приняла фальшивые видео землетрясения в Москве утром 24 мая публика и как быстро опознала обман.  Зато гораздо дольше просуществовала «новость» о якобы пропавшем  коте Дмитрия Медведева Дорофее, которого пользователи интернета даже пытались искать, помогая правоохранительным органам, пока полиция Одинцовского района Подмосковья не сообщила, что никакого кота она не ищет, а сам Дмитрий Медведев  не написал в Twitter, что его кот никуда не пропадал. ?стория безобидная, но симптоматичная. Невольные «фейки» тоже отличаются разнообразием и не всегда безобидны. Популярное электронное издание - английская страница интернет-энциклопедии Википедия подверглось анонимной правке, где в качестве даты смерти Михаила Горбачева была указана конкретная дата. Цитирование этого «источника» превзошло все разумные пределы, и Михаилу Горбачеву пришлось доказывать, что он еще жив. Постепенно привыкая жить в среде, которая не отторгает иллюзии смысла и развесистого «фейка», а смиряется с ними, аудитория становится терпимой к любого рода обману и даже воспринимает ее как непременный компонент информационной среды. Получается, что журналистика оказывается в весьма двусмысленном положении, поскольку принять обман и иллюзию смысла не желает в силу принципов, а отвергнуть их безусловно в новой информационной среде не имеет возможности. ?нформационная среда современного ?нтернета существенно разбавленная неточностями, ошибками, «фейками» и дезинформацией, вынуждает журналистику работать в информационном «растворе», концентрация истинного факта в котором стремится к минимуму, что, несомненно, губительно для доверия к информации вообще. ?нтернет, без какой-либо гарантии наличия персонифицированного субъекта сообщения, ставит журналистику перед непростой дилеммой – соблюдать ли принцип «честной игры» до конца и бескомпромиссно или пожертвовать им в новых обстоятельствах. Гонка по вертикали - скорость решает все Публикация новостей сегодня - это гонка по вертикали, где все решает непрерывность и скорость. Традиционно наиболее оперативное радио уже не может конкурировать с сетевыми изданиями и, тем более, социальными сетями, а газеты и телевидение от них отстали безнадежно и навсегда. По всей видимости, эта существенная угроза традиционной информационной журналистике, которая при всей своей системности, никоим образом не может конкурировать по численности акторов и степени проникновению в сферу событий с многомиллиардной аудиторией. На самом деле, сегодня практически безразлично, в какой форме, и с какой степенью достоверности нам подали новость, поскольку, по мере нарастания объемов информации, потребность в ней возрастает. Психологи отмечают возникновение информационной зависимости у активных пользователей ?нтернета, которых становится все больше, и удовлетворение этой тяги уже не сопряжено с определенным форматами. В подобном обстоятельстве есть и множество положительного, поскольку информация о существенном и важном событии в соцсетях минует стадию обработки, редактуры и интерпретации и не требует особых инвестиций, чтобы стать достоянием общества. Формирование информационной картины уже не в столь значительной мере зависит от медиа-индустрии, что явно снижает ее манипулятивную и регулирующую роль. Участие социальных сетей в формировании информационной картины – процесс крайне разнообразный, но в совокупности, по большей части беспристрастный, лишенный диктата корпоративной политики, внутреннего и внешнего редактора и, тем более, цензора. Журналистика в этом отношении заранее проигрывает, поскольку, являясь одной из систем государственного устройства, строго регламентирована законом, институционностью, конвенциальными принципами, финансированием и т.д. Беспристрастность журналиста почти всегда – величина переменная и зависит не только от его личности и профессиональных качеств, но и контекста. Социальные сети никаких ограничений не имеют и, чаще всего, не стремятся иметь. Мозаичная картина события, репрезентируемая социальными сетями, сегодня уже не является поводом для скептического пожимания плечами – она во все большей степени перетекает в традиционные медиа, являясь одновременно и катализатором, и ингредиентом информационной среды. При этом, существенной проблемой для информационной журналистики, работающей в скоростном режиме и круглосуточно становится достоверность, которую все чаще приносят в жертву гонки за приоритетом. Влиятельная британская The Independen в статье, посвященной кризису доверия к новостям в 2009 г. писала: «Проблема скорости для медиа, работающих в 24-часовом новостном цикле - это удар по доверию любым новостям. Угрожающе выглядит абсолютизация  скорости современного производства новостей и стремление как можно быстрее выдать истории в эфир, когда уже не остается  времени чтобы проверить факты или просто подумать о последствиях». В цитируемой статье упоминается книга Ховарда Розенберга, ее название - «Нет времени подумать»  (No Time to Think) – предрекает весьма ощутимую угрозу новейшим медиа, для которых гонка за новостями становится определяющим фактором развития. Примеров великое множество. 15 апреля в Бостоне, на знаменитом Бостонском марафоне неизвестные подорвали взрывные устройства, в результате погибли три человека, более 180 были ранены. Очень быстро по всем СМ? разошлась информация, найденная в социальных сетях, о том, что одним из подозреваемых во взрывах может быть студент Brown University Сунил Трипати, тем более, информации о его местонахождении  не оказалось, что дало основания журналистам предположить -  студент находится в бегах. Правда, вскоре выяснилось, что Трипати пропал еще в марте 2013 года, а в пятницу 19 апреля полиция Бостона сообщила и  имена действительно подозреваемых в теракте братьев Джохара и Тамерлана Царнаевых. Ошибка весьма прискорбная, поскольку вполне могла оказаться драматичной для невольной жертвы информационной гонки по вертикали. Складывается ситуация, при которой технологическое и коммуникативное совершенство каналов, увеличение их пропускной и репрезентативной способности ведет к дальнейшему ускорению процесса генерации новостей, а это, в свою очередь, к снижению совокупной их достоверности и пренебрежению точностью. Получается замкнутый круг, разорвать который может лишь переход на новый уровень или новую технологию производства. Диагноз – копипаст. Современная журналистика, лишенная иллюзий и сантиментов, быстро нашла новый формат – копипаст. Едва ли комбинация Ctrl+C-Ctrl+V поставит крест на журналистике, однако определенную угрозу в себе она все же несет. Публикация готовых пресс-релизов с минимальной доработкой и легкой стилистической правкой - спасение для торопящегося стать первым издания. Метод оказался столь привлекателен, что пользуются им практически все. В 2008 году журналист BBCВасеем Закир (WaseemZakir) даже придумал специальный термин для журналистики копипаста – чурналистика (от английского глагола to churn out — штамповать). При этом, публикация неоригинальных материалов, чаще всего написанных пресс-службами и PR-отделами, становится вполне обычным явлением даже для крупных изданий таких как «TheSun» и «Newsofthe World». По результатам исследования, проведенного в том же 2008 году группой профессора Джастина Льюиса из университета Кардифф (JustinLewis, CardiffUniversity), которые опубликовал в книге  «Зеркало всемирных новостей» (FlatEarthNews) британский репортер Нико Девис (NickDavies), оказалось, что пресса Великобритании на 80% заполнена копипастом и только  12% текстов носят оригинальный характер. Следует полагать, что сейчас ситуация усугубилась и процент оригинальных материалов становится еще меньше, особенно в ?нтернет СМ?. Профессиональные риски для журналистики, охотно публикующей «штамповки», многообразны. В первую очередь страдает компетенция репортера, который стремится получить информацию не за счет непосредственного общения, наблюдения или анализа, а исключительно через поисковый запрос. Опытный пользователь ?нтернета обладает поистине неограниченными ресурсами для получения сведений, без потребности в образовании, кругозоре или профессиональных навыках журналиста. Главную работу по тематической группировке контента делают медиа-агрегаторы, копипастеру остается лишь выбрать подходящие элементы информационного «пазла». В последние годы отчетливо проявляется боязнь молодых авторов «полевой» работы и реального общения с источником информации. Этот синдром устойчиво проявляется у значительного числа сотрудников редакций, рожденных в конце 80-х - начале 90-х годов и сформировавшихся в эпоху ?нтернета. Виртуализуя информационное окружение автора, новая среда, тем самым, виртуализует и создаваемый им текст и, как следствие, деформирует не только смысловые концепты, закодированные в тексте, но и, характерные для традиционной журналистики методы работы с информацией. Стремление к поиску детали в виртуальной среде (социальные сети дают их в изобилии, включая фото и интимные подробности биографии), тем не менее, отстраняет автора от реальности, поскольку само представление индивидуума в сети - есть его карнавализованая инверсия, образ, формируемый в виртуальном пространстве, то есть подсознательно или сознательно созданный виртуальный аватар. ?, наконец, третьей жертвой копипаста становится процесс осмысления событий и глубина анализа. Особым навыком профессионального журналиста всегда являлось умение видеть значительно больше, чем очевидец или участник события, интуитивное умение заглядывать «за горизонт» личности героя. В виртуальной среде это умение подвержено бесчисленным аберрациям, связанным со спецификой «маски», которую формирует социальная сеть, то есть, по сути дела, связано с  подменой восприятия личности, восприятием ее не всегда адекватного информационного отражения. Абстрактные трагедии с абстрактными людьми в абстрактной новостной среде, уже не затрагивают эмоций, не вызывают сочувствия или жалости. Желание понять проблему, увидеть ее существенные детали – признаки профессиональной журналистики - вытесняется стремлением как можно скорее о событии рассказать, выдергивая из любых источников подробности и комментарии, иногда далекие от реального контекста. При этом оригинальность, а порою и осмысленность текста в этом процессе роли практически не играют. Современный потребитель информации, блуждая в бесчисленном множестве реплицированных текстов, чаще всего их не читает, а сканирует по диагонали в поисках новых информационных концептов. ?нтересно, что при этом оригинальный авторский текст, обладающий и глубиной, и аналитичностью, и существенными деталями, и авторской позицией, написанный хорошим языком, появляется в ?нтернете, спустя ровно такое же время, как и в печатной прессе . Таким образом, технология журналистики остается неизменной и едва ли зависит от носителя - и это обнадеживает. Замечено, что копипаст неорганичен для печатной прессы. Штампованное сообщение инфоленты, воспринимаемое без критики в ?нтернет, хуже работает на странице, изданной типографским способом. PRеодоление принципов. Пожалуй, самым существенным вызовом журналистике в последние десятилетие стало развитие PRтехнологий, которые от осуществления общественных связей во все большей степени стремятся перейти к манипуляции общественным сознанием. Даже оставляя в стороне проблемы ангажированности и зависимости традиционных изданий от денег и власти, нельзя не заметить особой формы влияния методологии PR на самую суть журналистики. Есть все основания полагать, что нечувствительное сращивание двух разнородных по функциональности, но схожих по методологии систем – журналистики и PR, создает некий особый, синергетически переродившийся вид информационной активности, который к журналистике имеет лишь опосредованное отношение. При этом, неискушенному потребителю продукт этой активности отличить от журналистики практически невозможно, что делает его еще более деструктивным. Распространенные объяснения обилия «джинсы» и далеких от журналистики публикаций в СМ? необходимостью зарабатывания средств (что порой граничит со стремлением выжить) и, тем более, требованием учредителя, выглядят крайне неубедительно. Эта тенденция при любых условиях подрывает систему изнутри, что совершенно очевидно для профессионального сообщества.  А если учесть, что это происходит на фоне описанного контекста – изменения самой коммуникационной среды, социокультурных, экономических и политических условий, изменение структуры и принципа потребления информации, то журналистика проигрывает по всем фронтам. Журналистике не достает агрессии, которая ей несвойственна, и мешает конформизм к профессиональным эволюциям, развитый в годы перестроечного опьянения долгожданной свободой. Напротив, «пиару» свойственно динамично изменяться, в зависимости от любых условий информационного взаимодействия, он зачастую сам эти условия создает в агрессивной манере. Журналистика же, пытаясь отстоять базовые принципы и сохранить себя, всегда опаздывает с реакцией и, следовательно, все чаще проигрывает. Причин  начавшейся конвергенции множество, и все они носят системный характер. Социально ориентированная журналистика требует времени на осмысление фактов и их анализ, PRпрактически безинерционен и способен мгновенно реагировать на социальные изменения и реакцию общественности при помощи обширного (и не всегда медийного) инструментария. Функционально журналистика вынуждена апеллировать к совокупному общественному сознанию, осознавая при том всю полноту социальной ответственности, то есть исходя из оценки как ближних так и отдаленных последствий. Радикальный PR практически всегда нацелен на решение тактических задач, он куда более прагматичен и работает по ограниченным площадям намеченной целевой аудитории. Защитные механизмы журналистики: элитарность, высокий уровень компетенций, необходимых для работы в профессии, социальная востребованность и социальная эффективность («четвертая власть»), четко определенная функциональность и общественная роль – все это подверглось значительным ревизиям за последние десятилетия и ослабли. Неприятие творческого Союза значительной числом работников современных масс-медиа или скептическое отношение к его необходимости – один из признаков назревшего кризиса. Это отношение симптоматично показывает, что традиционная журналистика с ее традиционными принципами уже не является единственно возможной формой медиа-активности и не только теряет монополию, а вытесняется на периферию информационного пространства. ? дело не в том, найдут ли общий язык между собой крайне разобщенные журналисты или они такого языка не найдут. Системный кризис гораздо глубже внутрикорпоративных отношений и связан с самой информационной структурой общества. Говоря иными словами, журналисты  вынуждены исходить из тех ценностей, которые формируется социальной группой современной аудитории, то есть по преимуществу некомпетентной и невзыскательной массой, о которой мы говорили выше. Альтернативой является создание условий для возникновения особой аудитории, более приемлемой для журналистики и более подготовленной к ее восприятию (подобно той, которая сформировалась на Западе естественным образом). Перечисленные проблемы могут, с большой степенью вероятности, являться следствием «пошатнувшихся устоев», то есть размыванием границ профессиональных правил и норм. Если принять в качестве доминирующей мотивации общества потребность в факте, диалоге и анализе то системообразующим фактором, способным журналистику сохранить в новых условиях, должно стать именно это.   Правда ситуация усугубляется и отсутствием в России сколь-нибудь осмысленной опорной идеологии, которая во многих странах определяет основную цель существования всех социальных институтов (журналистики в том числе), но таковы современные условия. Системный кризис застал журналистику на переломе эпох, и столь же системно этот кризис ей придется преодолевать, отвечая на вопрос о том, к кому журналистика обращается и кому должна принести пользу. При всей кажущейся очевидности ответа – обществу – ответ следует дать более определенный и рациональный, либо искать к обществу новые подходы и новое место в нем, направляя рефлексию не только в сторону изменившихся внешних условий, но и вовнутрь. Возможно, именно это и сыграет роль демиурга, который, как полагал Платон, придает душу миру, а в случае с журналистикой может дать опору для поиска ею нового предназначения.