Клуб «Симбирский глагол». Ведущий Клуба – Жан Миндубаев. Гость  клуба – Андрей Перепелятников. Тема заседания: «Эпоха Советов». От ведущего. Все чаще и чаще слышим: «Ой, тяжко жить! Ох, нелегкие времена!» Особенно усердно  муссируют этот мотив юные граждане Отечества, катающиеся на «тачках», сидящие в ночных клубах и обретающие дипломы  без  усердия в учебе... Не говорю, что россияне живут  «в шоколаде». Могли бы и жить  лучше, и трудиться старательнее, если бы... Вот это «бы» и мешает нам, видимо всегда, во все времена. А сейчас — совсем не ради нотаций или  старческого ворчания — представлю читателям «Симбирского глагола» рассказ  постоянного автора рубрики, подполковника в отставке Андрея Перепелятникова  о его  жизни-бытие в отроческие годы. Есть над чем задуматься.  

                                   ****

А .Перепелятников. «Конец юности, начало пути...» (Отрывок из повести.) ... После экзаменов за восьмой класс я поехал в  колхозную. Туда же должна была  приехать и бригада плотников – намечалась стройка  для нужд колхоза. Я поселился в общежитии бригады, столовался пока в счёт трудодней мамы, которая работала дояркой на молочной ферме. ? вот живу я в общежитии день, два, три, а плотников нет, как нет. Узнаю: они, закончив  некий «объект», пьянствуют. Плоховатая новость для парнишки, мечтавшего о заработке... Тогда я собрал свои вещички и пошел на шоссе Дивное – Элиста ловить попутку, чтобы уехать домой и устроиться на работу где-нибудь в городе. Только вышел я на дорогу, как подъехал сам председатель колхоза. Выяснив в чём дело, он немного подумал и предложил мне вернуться и работать. – Я привезу тебе в помощники двух или трех таких же, как ты, пацанов – справишься, сделаешь три домика? – спросил он. – А чо не справиться? – лихо ответил я. ? вот нам, пацанам, привезли кругляк. Приставили какого-то деда, который ночью сторожил на пилораме, а днём присматривал за нами: показывал, как устанавливать пилы и как включать раму. Вчетвером мы накатывали на тележки пилорамы бревно. Возле пилорамы стоял металлический ящик. Сверху у него был рычаг с ручкой и градуированная шкала. Назывался тот агрегат реостатом. Поворотом ручки от нуля вправо я включал питание электромотора, запускал пилораму и становился на мостик управления. Пацаны толкали по рельсам тележку с бревном вперёд, я поднимал валки рамы, вращая огромное железное колесо, потом зажимал бревно валками, а пацаны переходили на другую сторону рамы принимать полученные доски и бруски. Потом загружали следующее бревно... Так и работали недели две, напилили себе нужный материал. Будки, то бишь чабанские передвижные домики, мы сколотили быстро – недели за две... Председатель не поверил мне, когда я доложил ему, что всё готово. Потребовал ещё работу. Нам поручили накрыть большой коровник шифером, сделать для него оконные рамы и двери. Эту работу мы делали до конца лета. Я  очень хорошо заработал. Сколько – не помню, но, как сказали мне в бригаде, в несколько раз больше, чем мама с начала года. О моих трудовых «подвигах» шефствовавший над нашей школой председатель, наверняка поделился с директором. Тот и двинул меня в комсорги. Первое, что мы решили на собрании — это  бросить всем курить. Я к тому времени не курил. Мы, три закадычных друга-соседа Вова Пугачёв, Толя Шевченко и я, попавшись в очередной раз на курении, решили с ним покончить. А было это так. Сидя у нас во дворе в яме завалившегося погреба и обсуждая нашу проблему, Вовка и процедил с грустью: «? зачем мы курим, что в нём хорошего? А давайте бросим, а?» Его идею мы с Толей поддержали. К тому времени мы уже однажды едва не сожгли сено и сарай у Пугачевых. А к сараю вплотную примыкали  наши дома... Так что горький опыт последствий курева  был... В общем, решили. Решили установить и ответственность за нарушение. Предлагали самые разные кары, но всё не сходились во мнении. Наконец, вставая и собираясь уходить, Вовка изрёк: «Ну, в общем, так. Кто закурит, тому во!» ? показал свой увесистый кулак. На нас с Толей это впечатление произвело. За курение мы, два шкета, могли запросто получить по шее. ? мы курить бросили. Кто предложил идею запретить в школе курение, не помню. Но все дружно её поддержали. Не подчинился нам только Гена Руденко. Он выделялся среди нас тем, что одевался вызывающе стильно. Слыл, как тогда ругательно говорили, стилягой. Носил цветные носки, очень узкие брюки, изрекал модные словечки, был показушно развязен в обращении со всеми. Нас он считал серостью и толпой отсталых от жизни, ничего не понимающих тупиц. Мы все его осуждали, но многие ему симпатизировали и лезли к нему в друзья.        Нейтральным  был Лёша Немичев, романтик, патриот и вместилище порядочности и достоинства. Мне Лёша был очень симпатичен, я тянулся к нему. Мы с ним, особенно вне школы, много общались, всем делились и рассуждали о жизни, о людях, о прочитанных книгах и многом, многом другом. Злостных куряк мы, комсомольские активисты, терроризировали. Перед уроками мы  выстраивались у входа в школу. У всех пацанов, особенно тех, от кого пахло куревом (кто до школы уже курнул) проверяли карманы, сумки, разные потаённые места. Курево и спички изымали и тут же уничтожали. К чести директора школы ?вана Степановича, он в этом деле нас здорово поддерживал. Но  информацию о курильщиках не требовал. Подходили иные классные руководилки с вопросом: «Кто из моих курит?» Но мы  такой информации никому не давали. Пацанам это тоже нравилось. На большой переменке курильщики часто уходили за территорию школы в овраг. Мы находили их и там. «Накрывали», всё отбирали, а Митя Богославский, тот всегда давал и подзатыльники. Очень многие ребята тогда бросили курить. ... Лет двадцать тому назад я ездил в командировку в Волгоград и заехал в Элисту. От автостанции до Ленина, 49, своего родного дома, я ехал на такси. В пути с таксистом разговорились. Подъезжая к дому, я ему указал на нашу школу, сказав, что тут учился. Седовласый мужяина остановил машину, внимательно посмотрел на меня и со словами: «Всё точно! Это ты! Ты ж у нас был главный в школе. Это ты тут руководил и запрещал нам пацанам курить. Как тогда бросил, так больше и не курю». Посидели в машине, поговорили. Мужчине надо было ехать зарабатывать, а меня ждала радостная встреча с моим родным домом.

****

...В апреле 1957 года в Ставрополе проходила краевая отчётно-выборная комсомольская конференция. Меня, как комсорга школы, избрали делегатом. На конференции много говорили о передовом опыте школьников станицы Григорополисской, которые при школе организовали ученическую школьную бригаду. Первый хулиган станицы Анатолий Любивый возглавил ту бригаду. Ребята летом в каникулы работали на полях колхоза бригадами и звеньями. Организовали своё пришкольное хозяйство. Откармливали тёлочек, растили поросят и кроликов. Зарабатывали деньги для себя и школы. Летом 1956 года их посылали на ВСХВ, так тогда называлась ВДНХ. После выставки ребят принял Н.С. Хрущёв и подарил этой бригаде 10 тёлочек и 10 бычков. Рассказывал об этом на пленуме Крайкома секретарь ?патовского РК ВЛКСМ Михаил Горбачёв. Конференция приняла решение тот опыт одобрить, распространить по всему краю, а Мишу Горбачёва мы избрали секретарём крайкома ВЛКСМ по сельскому хозяйству. По приезде в школу, я рассказал  на школьном собрании о решении конференции. ? мы  приняли решение организовать и у себя такую школьную бригаду. Остаток апреля и май шла кропотливая работа по подготовке к работе летом. Решили в бригаду принимать лучших из лучших и только комсомольцев. Решения о зачислении в бригаду принимали сначала на комсомольских собраниях классов, потом на бюро и утверждали на комсомольском собрании школы. Меня избрали бригадиром, заместителем – Лёшу Немичева, а Валю Гермашеву – счетоводом. Досталось с нашей затеей и директору школы. Надо было решить, где работать и кем, где жить, как питаться и прочая, и прочая. Невпроворот дел было и у меня. Каждый день приносили протоколы классных собраний о зачислениях в бригаду, через день меня вызывали в райком комсомола, вызывал директор школы. Плюс ко всему, школе приказали украсить школьную первомайскую колонну. Я сразу предложил директору школьную полуторку обшить фанерой и раскрасить под революционный броневик. Директор достал нам фанеру, краску и гвозди, а мы после занятий дотемна, трудились над задумкой. Первого мая наш «броневик» проехал по главной площади города. За «башней броневика», перепоясанные пулемётными лентами, с «гранатами» за поясами и с винтовками, стояли «рабочий», «солдат» и «матрос». Наша задумка очень понравилась стоявшим на трибуне и зрителям, нам аплодировали и произносили  здравицы. Фото нашего «броневика» красовалось в газетах. Не помню кого – солдата, матроса или рабочего красногвардейца – изображал я. Как только сдали переводные экзамены, а сдавали их тогда ежегодно, стали мы собираться в колхоз. Уехало нас 51 человек. Работали на огороде колхоза имени  Сталина. Все пацаны, а нас было 11 человек, работали в одном звене и выполняли самые тяжелые работы. Как правило, мы становились на полив картофеля (без полива он в Калмыкии не растёт), огурцов или помидоров. А три звена девочек работали на прополке и сборе урожая. За нами было закреплено 5-6 гектаров огурцов и помидоров, 7 гектаров  картофеля, большой колхозный сад. Полив осуществлялся путём подачи воды двигателями из пруда по трубам на гору. Там вырывали в земле распределительный узел, и во все стороны вниз по ручейкам вода летела под гору. По склону горы и располагались поливные плантации. Гряды устраивались поперёк склона длиной 5-6 метров в виде пахотной борозды. Ручей пролегал промеж гряд. Подходит к грядке вода – ты откапываешь её перемычку и закрываешь путь воде вниз по арыку. Вода быстро наполняет грядку, а ты быстро переходишь вниз к следующей грядке, открываешь её, перекрывая арык, затем закрываешь грядку политую и так далее. Тут не передохнуть и минуты. Только зевнул на какой-то миг, и вода переполняет грядку, размывает её земляное обрамление и устремляется вниз, смывая все грядки. Кричи наверх, чтобы закрыли твою воду, и восстанавливай грядки. Почвы в Калмыкии глинистые. На лопате пуд налипшей земли, ноги не переставить (хоть и работали только босиком), плюс неимоверная жара. ? так прыгаешь с лопатой с утра и до вечера с перерывом на обед. ?дти на обед далеко, полтора-два километра. Не успели пообедать и надо быстро идти на плантацию, ведь уже запущен двигатель и пошла вода… За лето мы  загорели, как негритята, хорошо окрепли физически. Я хоть и был бригадиром, работал наравне со всеми. За руководство бригадой мне доплачивали процентов 10 или 15, точно не помню. Валя Гермашева целый день ходила по полям с саженью, замеряла наши политые, прополотые гектары и всё заносила в журнал. Поднимались мы по команде в 6:00. Выходили на физзарядку. Физзарядкой руководил член бюро комсомола и Совета бригады Вова Зиенко. Потом умывались, наводили в спальных помещениях порядок, завтракали и строились на развод. Я по данным Вали подводил итоги дня минувшего, называл победителей соревнования. Определял их Лёша Немичев. У него это получалось хорошо. Он откуда-то знал многие подробности работы каждого члена бригады, и если вносил предложения по победителям, то они были всегда очень аргументированными и убедительными.  Звеньевой победителей поднимал на флагштоке флаг. Потом я ставил звеньям задачу на день, мы брали инструмент и шли на поля. Праздником для нас были дни, когда шел дождь. Мы не работали, спали, отдыхали. Но после дождя все без исключения шли на прополку. После работы и ужина вечера проводили на пруду. Жгли костры, пели песни, рассуждали, мечтая о жизни и будущем. На воскресенье желающие уезжали домой. Для этого нам  давали грузовой автомобиль. ?ногда оставались на воскресенье всей бригадой. Однажды решили поехать на большой дощатой лодке в начало пруда наловить бреднем рыбы, наварить ухи и отдохнуть. Купили, естественно, и вина. Очень хорошо провели время, а когда плыли обратно в большущей переполненной лодке (вёсел было всего два и гребли мы ещё и досками), пацаны раскачали лодку, и она стала тонуть. Мы с Лёшей Немичевым сидели в носу лодки. На наши увещевания не баловаться, подвыпившие ребята не среагировали. Поднялась паника. Многие девочки плавать не умели. Тут мы с Лёшей и проявили свои способности руководителей. Мы скомандовали всем, кто умеет плавать прыгать за борт и плыть к неблизкому берегу. Кто плавать не может, сидеть на месте. Когда лодка наберёт воды, вылезать за борт и держаться за лодку, она не потонет и на плаву удержит всех. Мы громко и четко командовали кому, что делать, и установилась тишина и спокойствие. Посреди пруда из воды торчали остовы большого дощаника и головы ребятни. Держась одной рукой за лодку, второй все гребли к берегу. Лодка медленно плыла. Мы с Лёшей оторвались от лодки и поплыли. Он плавал слабенько, я плыл рядом, успокаивая, что помогу в случае чего. Он на воде держался, постепенно успокоился, и сам добрался до берега. Так он и научился плавать.  

   ****

Кормили нас вначале хорошо, но со временем с едой стало очень плохо. Готовили нам на утро, на обед и на ужин щи без мяса и картошки. Обещали продукты привезти, но шли дни, а продуктов не было. Я не единожды звонил в город, председателю колхоза, он обещал разобраться, но всё было по-старому. Дело дошло до того, что не привезли даже хлеб. ? тогда сел я на велосипед и поехал в город. Да не куда-нибудь, а прямиком  в райком ВЛКСМ. Когда я рассказал о своих бедах, меня повели в райком КПСС, это было в том же здании и в том же подъезде. Ответственный работник, калмык по национальности, выслушал меня, взял телефон и давай звонить в колхоз, а меня повели в соседнюю комнату и предложили подготовиться и выступить на митинге по случаю 350-й годовщины присоединения Калмыкии к России. Предложили рассказать о наших делах в колхозе. Дали мне лист бумаги, ручку, и я написал своё выступление. Моё выступление прочли, подправили и отдали печатать. Потом отпечатанную бумагу дали мне. Через некоторое время меня пригласили в машину. «Но у меня ж велосипед, я с ним  поеду?» – предложил я. Но меня какой-то парень не отпустил никуда, сказал, что велосипед привезут. Мы сели в «Победу» и поехали на центральный стадион города... На стадионе уже было много народу с плакатами и транспарантами. Мы, приехавшие, сразу прошли на трибуну. К нам присоединились Ока ?ванович Городовиков и Семён Михайлович Будённый. Последний был от Калмыкии  депутатом Верховного Совета СССР. Взошли по ступенькам на трибуну. Там было тесно, и мы все стояли в два ряда. Я стоял во втором ряду, справа от Семёна Михайловича. Когда объявили о моём выступлении, ноги мои приросли к полу, и я не мог тронуться с места. Семён Михайлович положил руку мне на правое плечо, наклонился к моему уху и сказал, подталкивая легонько вперёд к микрофону: «Ну, чего ж ты, казак? Давай, не бойся» Тронутое его усами моё ухо зачесалось. Потирая рукой левое ухо, подошел я к микрофону и выпалил текст по бумажке... Митинг продолжался. Вот подвели и поставили перед трибуной мой велосипед. Я сказал, что мне надо ехать в бригаду, тихонько спустился с трибуны, вывел велосипед на дорогу и помчался к моим ребятам. Я приехал  затемно, а в склад уже разгружали хлеб, мясо, картошку и прочие продукты. До самого конца сезона нас уже кормили отлично.

****

В конце июня меня, как бригадира, послали в Москву на ВСХВ, как и обещали. Тётя Соня (с восьмого класса я жил у неё) как могла, приодела меня. Подогнала мне старый её мужа Матвея Гавриловича пиджак с брюками, положила несколько рубашек, собрала еды на дорогу и мы поехали. Нашу делегацию, и такие же делегации со Ставрополья, разместили в одной из гостиниц ВСХВ. Недели полторы мы провели в Москве. Обратно билеты нам были куплены на 7 июля, а в 12 часов того же дня нас должны были принимать в Кремле. С утра мы приехали в Кремль. Посетили какой-то музей, побродили по территории и стояли у Царь-колокола, ожидая аудиенции. Ребята из станицы Григорополисской, которые в прошлом году уже побывали на таком приёме, нам показали, куда нас поведут, и через какую дверь будем заходить в Большой Кремлёвский дворец. От музейно-экскурсионной части Кремля правительственное здание отделялось двумя начерченными на брусчатке белыми линиями, с метровыми окружностями через некоторое расстояние. Когда среди недели мы были в Кремле на экскурсии, в этих кружках стояли милиционеры, а в тот день их там не было. Я на это обратил внимание. Подошел час приёма, но к нам никто не приходил и не приглашал во дворец. Мы с нетерпением ждали приглашения. Вот мы вплотную подошли к разделительным полосам. Постояв минут десять, постепенно переступая и переступая, приблизились к торцу здания, через дверь которого должны были входить. Стояли, галдя, минут 15-20. Очень уж нетерпеливые девчонки, стали заглядывать в окно справа от небольшого крылечка у входной двери. Открылась заветная дверь, из неё вышла небольшого росточка седовласая старушка лет шестидесяти, аккуратно и строго одетая. Тихим и очень приветливым голосом она спросила нас, в чём дело и что мы здесь делаем. Все разом мы стали объяснять ей, что к чему. Она, вникнув в суть, попросила нас не шуметь и немного подождать, а сама скрылась за дверью. Снова к нам она вышла минут через пять. Спросила, когда и чем мы уезжаем домой. Есть ли у нас билеты на поезд, есть ли автобус, чтобы доехать до вокзала и так далее. Получив ответ, она сказала нам, что, к сожалению, принять нас сегодня в Кремле не могут, и чтобы мы ехали домой. Повозмущавшись, мы и отправились к автобусу. Подъезжая к Ростову, в семь часов утра 8-го июля радио поезда стало передавать утренние новости. Строгий голос Левитана сообщил, что накануне в Москве была арестована антипартийная группа во главе с Молотовым, Маленковым, Микояном и другими. Так что Н.С.Хрущёву в то воскресенье, конечно же, было не до нас. По приезду в Элисту я тут же уехал в свою бригаду. Рассказывал ребятам про Москву, про ВСХВ.  Они, конечно, завидовали...