Знакомство с жизнью и творчеством признанного русского писателя чаще всего ограничивается школьной программой – «Детство», «Кавказский пленник», «Война и мир». Среди самых известных фактов, отражающих мировоззрение Льва Толстого, – отказ от жизни богатого помещика и уход из дома перед смертью. О причинах этих поступков и философии Льва Толстого в школе говорят мало, отдавая часы на изучение многостраничных романов. Очередная беседа, посвящённая неизвестным страницам жизни классиков литературы, состоялась в студии радио «2х2» в Ульяновске.  

Добрый вечер, друзья! В этом часе Зуля Ахметова. С вами программа «Один из нас». У нас в гостях сегодня вечером член Союза российских писателей, академик академии русской современной словесности, член постоянного жюри премии Александра Солженицына, редактор отдела культуры «Российской газеты», член жюри литературной премии «Ясная Поляна» Павел Басинский. Добрый вечер, Павел Валерьевич! Очень рады видеть вас в нашей студии, проходите, располагайтесь.  

Грех тщеславия и рок Нобелевки  

– Тема вашей диссертации литературном институте называлась так: «Горький и Ницше». Однако в последнее время вы являетесь едва ли не самым главным специалистом по творчеству Льва Николаевича Толстого – автора, широко известного читающей публике в нашей стране и за ее пределами. Почему Толстой? Отчего не Горький и Ницше, в продолжение темы ваших научных исследований с аспирантской скамьи?

– Горький и Ницше – это была моя диссертация, которую я написал, закончив аспирантуру в литературном институте. А потом я написал биографию Горького, которая вышла в серию «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия», потом была еще одна книга, «Страсти по Максиму», тоже биография Горького, но более популярная. А Толстым я занимаюсь в последние лет десять, просто потому, что я его люблю, и мне это интересно. Но я занимаюсь не столько творчеством Толстого, я занимаюсь Толстым как личностью. Считаю, что сам по себе Лев Николаевич – это произведение. Он два произведения создал – то, что написал, и себя.  

– Self-made.

– Да-да.  

– По личным наблюдениям, после школы фигуры великих как будто размываются в пространстве. А между тем каждая из них современнее наших с вами современников. Например, Сергей Александрович Есенин – он очень хотел славы, и он ее получил. А Толстой хотел славы? И что, на ваш взгляд, заставило графа Толстого взяться за перо? Ведь он учился в Казанском университете, с ним вместе учились наши земляки Ульянов, Аксаков. Стал бы дипломированным юристом, как это было принято у образованных людей того времени, и было бы всем счастье. Но нет, счастье свое Лев Николаевич нашел в литературном труде. Почему?

– Славы Толстой хотел на первых порах, без этого не бывает писателя вообще. Вот его брат старший, Николай, который тоже писал прозу, и очень хорошую, его печатал журнал «Современник» – Тургенев даже считал, что Николай пишет лучше, чем Лев. Но Тургенев говорил, что ему не хватает одного только качества писательского – тщеславия, поэтому писателем он не станет. А Лев был тщеславный, он очень хотел прославиться, и он прославился. Но после того, как с ним произошел этот известный духовный переворот, в конце 1870-х – начале 80-х, Толстой скорее тяготился своей славой, при том, что она нарастала, как снежный ком. Он тщеславие считал грехом. А за перо взялся по многим причинам: он хотел описать свое детство, хотел прославиться, хотел быть писателем, любил литературу.  

– Тем не менее, известно, что 8 октября 1906 года Лев Толстой отказался от рассмотрения его кандидатуры на Нобелевскую премию. Почему это произошло? Вроде тщеславный человек, гений, классик при жизни, признанный, все к нему на поклон в Ясную Поляну...

– Как раз в это время он уже тяготился своей славой. Это очень интересная история с Нобелевской премией. Это была первая премия, весь мир понимал, что в конечном итоге её должен получить Толстой. Сейчас спорят, кому давать премию. Тогда не было вопроса, что Толстой – самый известный мировой писатель. Но Лев Николаевич тогда даже немножко обидел Нобелевский комитет, он написал, что все это вообще не нужно, а деньги эти, если хотят, пусть отдадут духоборам. Это такая религиозная секта, которой он помог выехать в Канаду в свое время. Поэтому свадьбы с Нобелевской премией у них не сложилось. С тех пор, возможно, она как-то все время странно складывается с русской литературой.  

Счастье – в сумасбродстве и странничестве  

– Иван Александрович Бунин читал перед смертью Толстого и говорил: «Всякий раз до такой степени восхищаюсь, что даже вскакиваю из кровати. У Толстого было физическое ощущение жизни, это сумасшедшее количество страданий, которыми он физически причинил боль близким людям». Это, со слов Бунина, сам Толстой говорил. Так или иначе, все произведения Льва Николаевича про любовь и про семью. Это у Толстого читаем: «Все люди хотят быть счастливыми, но никто не знает, как», «Все счастливые люди счастливы одинаково» и так далее. А о каких раскаяниях идет речь, по-вашему, когда он пишет: «Счастье – это удовольствие без раскаяния», известная толстовская формула.

– Для Толстого было принципиальным понятие даже не счастья, а радости жизни. Он считал, что главная задача человека – не мир спасать, а быть радостным. Он говорил: не перестающая радость жизни. Но как он считал, радость жизни – это добрые дела, отсутствие эгоизма, любовь к ближнему. А что касается того, что он писал только о семье, нет, конечно. Он написал великий семейный роман «Анна Каренина», «Война и мир» в значительный связи семейный роман. Но Толстой написал о многом другом: «Смерть Ивана Ильича», Хаджи-мурата, «Воскресенье».  

– Тем не менее, когда мы читаем «Войну и мир», «Анну Каренину», там очень хорошо прописаны детские образы – юная Наташа и Сонечка, взаимоотношения Анны с сыном. При этом известно, что у него не очень складывались отношения с его собственными детьми. Почему это происходило? И женские образы выписаны скрупулезно, ювелирно сделаны. И в то же время он не находит точек соприкосновения со своей супругой. Почему это происходило? Это вопрос вопросов, который волнует очень многих поклонников Льва Николаевича со школьной скамьи.

– Отношения с его детьми и Софьей Андреевной нас волнует именно потому, что они прожили очень долгую жизнь, 48 лет вместе. Она родила 13 детей от него. Вы мне назовите другую писательскую семью, где бы прожили 48 лет, и родилось столько детей, из великих писателей. У писателей вообще не складывалась, как правило, семейная жизнь. Вы упомянули Есенина – у него хорошо сложилась семейная жизнь? Между прочим, последней женой была внучка Толстого, которую звали Софья Андреевна, потому что она была дочерью сына Толстого Андрея.  

– Которая издала сочинения Есенина.

– Да. Это была очень сложная семейная история [у Льва и Софьи Толстых – прим. ред.]. Именно поэтому она интересна. В ней много было конфликтов, в ней много было трагизма. Трудно жить с Толстым, понимаете.  

– Он был тиран, деспот в семейных отношениях?

– Он не был, конечно, тираном, и не был деспотом. В чем-то у Софьи Андреевны был, может быть, даже более жесткий характер, чем у Льва Николаевича. Она сама была очень харизматичная женщина. С ним было жить трудно в том смысле, что Толстой задавал другой тон жизни.  

– Что вы имеет в виду?

– Он был необычный человек, все время ставил какие-то вопросы, у него были все время какие-то проекты. Сначала был проект семейного счастья и обогащения, покупки новых имений. Затем, после переворота, проект отказа от собственности, от литературных прав, чуть ли не жить на клочке земли, зарабатывать и питаться той картошкой, которую семья вырастет. Конечно, с таким сумасбродом, скажем так, жить тяжело. Но с другой стороны, с ним жить было интересно. И младшая сестра Софьи Андреевны, которая и выведена в «Войне и мире» в образе Наташи Ростовой, Танечка-бес, в замужестве Кузьминская – она ведь страшно завидовала своей сестре. И старалась в Ясную Поляну приезжать, когда только возможно, и лето проводила, и с мужем своим приезжала.  

– А чему она завидовала?

– Потому что там было интересно, куда приезжали интересные люди, потому что было интересно самим Толстым. Лев Николаевич все время говорил какие-то интересные вещи. Не надо думать, что это была жизнь бесконечных страданий. Наконец, они играли в теннис, гуляли, он охотился, катались на велосипеде, катались на коньках и так далее. Эта семейная жизнь была настолько интересна, и мы так много о ней знаем, что мы очень пристально в нее всматриваемся, в частности, я в своей книге. И, конечно находим там много конфликтов, нестыковок, надрезов, как они это называли. Наконец, тот факт, что эта семейная жизнь кончилась его уходом, это завершает жизнь как некий затяжной конфликт, который разрешился этим уходом.  

– А в чем состоялась суть конфликта?

– Много точек зрения на этот счет. Изначально суть конфликта заключалась в том, что Толстой не хотел вести ту жизнь, которая нравилась Софье Андреевне – не хотел жить барином, помещиком. Он страдал от того, что рядом с ним живут бедные крестьяне, работают в поте лица. А если конкретнее, то в последние месяцы совместной жизни конфликт заключался в том, что он написал завещание на литературные права на свои сочинения своей младшей дочери Саше и своему духовному другу Черткову. С Сашей у Софьи Андреевны были очень сложные отношения, а Черткова она просто ненавидела и страшно ревновала Льва Николаевича к нему. Считала, что он уводит ее мужа из семьи. Не в буквальном смысле, а что он вторгся в их семью и разрушил ее, что было правдой во многом. И поэтому последние дни эта жизнь стала невыносимой. Чертков считал его своим, Софья Андреевна считала его своим. У Толстого даже есть запись в дневнике: «Они меня разрывают меня на части. Уйти ото всех». Вот он попытался уйти ото всех.

– Как вы думаете, это было единственно правильное решение в данном случае, или были варианты? Это был такой порыв – собрался и ушел из дома, как трудный подросток.

– Это был порыв, конечно, в том смысле, что он проснулся ночью и увидел, что Софья Андреевна в очередной раз ищет в его столе бумаги, завещание. Это его возмутило. Но понимаете, в чем дело. Толстой пытался уйти из дома в 1884 году, за 25 лет до своего реального ухода, и еще несколько раз порывался уходить. В нем самом, видимо, был этот синдром беглеца. Он любил вообще странников юродивых. Если вы посмотрите на его героев, они все время не находят себе места – Андрей Болконский, Пьер Безухов, даже Наташа Ростова, князь Оленин в «Казаках» бежит на Кавказ. У Толстого в произведении есть такая интересная тема, которой у других писателей не встречаешь, – это симуляция убийства, самоубийства, когда человек исчезает, живой труп. Человека нет, все думают, что он умер, а он жив на самом деле, только живет где-то под другим именем. У него есть «Посмертные записки старца Федора Кузьмича» – это легенда, что Александр I не умер в Таганроге, а подменил своё тело двойником, ушел в Сибирь, скитался под видом старца Федора Кузьмича. Толстой, понимая, что это, скорее всего, легенда, и написал этого старца Федора Кузьмича. Его это привлекало – куда-то уйти, скрыться. Это черта философа, необычного человека, которому неуютно жить в каких-то заданных условиях, ему хочется все время изменить свою жизнь.  

Родоначальник волонтёрства  

– Отношения Толстого и церкви – это тема отдельного вашего исследования. За что церковь не любила Толстого? Действительно ли он давал много поводов для этого, и насколько серьезно было отлучение писателя от церкви? За что он был предан анафеме?

– Начнем с конца, он не был предан анафеме. Анафемы как института тогда уже не существовало. Ей предавали всех еретиков вообще, в день торжества Православия, накануне Пасхи, когда предают, в общем, всех еретиков. Но поимённо уже никого не называют. Толстого от церкви не отлучали, Святейший Синод вынес определение, что он сам отпал от церкви, что так и было, в общем. Толстой выступал против всех церковных догматов, всех церковных обрядов и против церкви как института. Он считал, что у человека не должно быть посредников между ним и Богом, человек должен общаться с Богом на основе своих чувств, разума, веры. Если бы это происходило сейчас, никакого конфликта бы не было. Но в 19 веке все-таки православная церковь была государственной идеологией России, было не светское, а православное государство. И эти проповеди Толстого, которые не печатались в России, были запрещены духовной цензурой, но печатались за границей, нелегально, их знали. Они, конечно, очень сильно влияли, даже, может быть, не столько на народную мысль, сколько на умы интеллигенции. Но самое главное, за Толстым пошла часть священства. Это для меня было открытием. Очень многие священники, низовые, замордованные высшими иерархами – у них тоже не очень легкая жизнь была, у сельских батюшек. Они в этой религии Толстого находили какую-то правду, что христианство должно идти не от обрядовости, бесконечных молитв, коленопреклонения, чудотворных икон, а быть практическим – любить людей, помогать им. Это то, что сегодня делают волонтеры, это практическое христианство. Толстой, скорее, призывал к этому. И отсюда возникал конфликт. Был бы Толстой атеистом, коими были большинство интеллигентов того времени, посвященная аристократия – это бы не очень волновало церковь. Но Толстой был духовным авторитетом, он не отказывался от веры, больше того, он говорил, что без веры в Бога нет жизни вообще. Здесь он становился ее соперником. Вот почему возник этот конфликт, в какой-то момент церковь должна была вывести какое-то определение – вы с Толстым, или вы с нами? Это определение породило еще больший конфликт, потому что он был воспринят мировой интеллигенцией как какой-то средневековый акт. И Толстому это еще больше славы принесло, а церкви точно не принесло пользы. Так что, на мой взгляд, это определение было ошибкой.  

– А Толстого отпевали в церкви?

– Нет, конечно, не отпевали. Он сам завещал себя не отпевать и не хоронить по православному обряду. Он написал завещание, в котором просил, чтобы его закопали в лесу на месте, где Николенька, старший брат, будто бы зарыл зеленую палку, символ счастья. Но это скорее был повод такой, чтобы просто найти это место. Толстой не хотел, чтобы его похоронили по обряду, а церковь и не могла его так хоронить, потому что он формально был отлучен.    

«Русским писателям вообще не свойственен милитаризм»  

–В этом году отмечается 140-летие знаменитейшего романа Льва Николаевича Толстого «Анна Каренина». Скажите, по вашему мнению, какая экранизация Анны Карениной наиболее близка к тексту? Потому что это едва ли не самый экранизированный роман нашего времени.

– Совершенно близко к тексту невозможно экранизировать этот роман, потому что там много всего, настолько он емкий. И надо помнить, что он кончается не на том, что Анна Каренина бросается под поезд, как это воспринимается всем мировым кинематографом. Там еще огромная часть про жизнь Левина, деревню, и здесь Толстой о себе рассказывает. Левин – это он, безусловно, Китти – это Соня, Софья Андреевна. Во-первых, я не все экранизации смотрел, но мне нравится советская экранизация с Самойловой, она очень аутентично попадает в героев. Что касается последней экранизации с Кирой Найтли – она очень театральна, очень красива, ее очень приятно смотреть, но мне кажется, суть толстовской прозы она не очень точно отражает.  

– Вопрос от нашего радиослушателя, Сергея Серягина. Павел Валерьевич, с чего, на ваш взгляд, бывший боевой офицер Лев Толстой вдруг с головой зарылся в философию непротивления? Или это было не вдруг?

– Нет, это было не вдруг. Прочитайте очерки Толстого и «Севастопольские рассказы», которые, безусловно, патриотичны, потому что он воспевает мужество русского солдата, показывает, как он умирает. Но там показаны и очень жестокие вещи, которые происходят на войне, которые Толстой, конечно, не принимает. Почитайте его кавказвские очерки, он ведь на Кавказе воевал. Он показывает там очень страшные вещи, как погибает молоденький прапорщик, совершенно бессмысленно кидаясь в атаку и попадая под первую пулю. Толстой не был армейским человеком. Вот его брат Николай был армеец, военный человек. И поскольку Левочка очень уважал Николеньку, он поехал за ним на Кавказ. Он никогда не жалел об этом, вспоминал о Кавказе как о лучшем времени своей жизни, потому что это природа, интересные люди, он был молод. По мотивам Кавказа он написал «Казаков». И он не жалел, что побывал в Севастополе, потому что там он сплотился с русскими людьми, с русскими мужиками, которые воевали. Но пафоса войны не было никогда у Толстого. Его вообще не было у русских писателей, русским писателям вообще не свойственен милитаризм. И Лермонтов, который воевал на Кавказе, – почитайте его «Валерик», где «река была красна от крови». И «Поединок» Куприна, можно вспомнить многие другие вещи. Как-то русские писатели не вписывались в армию. Иногда их в этом упрекают, говорят, что они оболгали армию, что армия была не такой. Нет, они просто видели в армии не её армейскую красоту, которая тоже есть, и порядок, и честь, и так далее. Они видели другое, что погибают люди, часто глупо погибают. И это их волновало, жизнь человеческая. Это нормально, мне кажется. Русские писатели, вообще русский интеллигент не должен быть воинственным. Это дело людей другой выучки, другого воспитания.  



Вторую часть беседы с Павлом Басинским слушайте в официальной группе радио «2х2» ВКонтакте.